Из биографических данных о наследственности писателя известно, что мать Хармса (по образованию педагог), работала в исправительном женском заведении, где около десяти лет проживала вместе с сыном, почему о Хармсе один из биографов написал: «Родившись рядом с тюрьмой, он умер в тюрьме». Мать отличалась волевым, напористым характером, вместе с тем была малообщительной, достаточно формальной и жесткой, скупой на выражение чувств. Каких-либо доверительных, теплых отношений с сыном, видимо не существовало. Дневниковые записи писателя изобилуют именами тетушек, другой родни, однако упоминаний о матери мы в них не находим. В автобиографическом наброске («Теперь я расскажу, как я родился…») Хармс в присущей ему гротескно-абсурдной форме сообщает, что «…оказался недоноском и родился на четыре месяца раньше срока…акушерка…начала запихивать меня обратно, откуда я только что вылез…», затем выясняется, что его « запихали второпях не туда», и он вторично появился на свет после того, как матери дали слабительное. Таким образом, мать становится объектом насмешки, а сам автор, идентифицируя себя с экскрементами, демонстрирует крайнюю степень самоуничижения , воссоздавая жизненный сценарий человека-неудачника, который и родился не как все и не смог реализоваться в жизни.

Отец писателя (Иван Ювачёв) в молодые годы вступил в организацию «Народная воля», но почти сразу был арестован. Находясь в каземате Шлиссельбургской крепости, он переживает примечательную трансформацию мировоззрения: из убежденного социалиста и атеиста он превратился в фанатично-религиозного человека. Многие из сидевших с ним заключенных говорили о его «религиозном помешательстве», что его надо было из крепости перевести в монастырь. Вскоре отец Хармса был отправлен в ссылку на Сахалин, где встречался с А. П. Чеховым, назвавшим его в своих заметках «замечательно трудолюбивым и добрым человеком». По возвращении в Петербург И. Ювачёв стал православным проповедником, опубликовав около 10 книг душеспасительного содержания под псевдонимом «Миролюбов». Сын слушал отца, хранил его назидания, выписанные из священных книг. Позднее он сам, уже писатель, начнёт сочинять нравоучительные притчи. Но в наставлениях Хармса дидактика была спутанной, перевернутой, вычурной: «…сидит совершенно нормальная профессорша на койке в сумасшедшем доме, держит в руках удочку и ловит на полу каких-то невидимых рыбок. Эта профессорша только жалкий пример того, как много в жизни несчастных, которые занимают в жизни не то место, которое им занимать следовало», или — « один человек с малых лет до глубокой старости спал всегда на спине со скрещенными руками. В конце-концов он умер. Посему — не спи на боку».
Отцовская мировоззренческая непоследовательность, категоричность и стремление к оппозиционности, а в последние годы и парадоксальная религиозность были унаследованы писателем и сыграли не последнюю роль в его печальной судьбе.

У маленького Даниила Ювачёва было много талантов. Он имел абсолютный музыкальный слух, хорошо пел, играл на валторне, много рисовал, был смышлён, находчив, склонен к проказам. С детства обладал неуёмной фантазией, причём почти всегда мог убедить сверстников в реальности своих выдумок. Учась в лютеранской гимназии, он в совершенстве овладел немецким и английским языками. При этом не только читал зарубежную поэзию исключительно в подлинниках, но и обладал безукоризненным произношением. Уже в гимназии проявилась страсть Даниила к театрализованным мистификациям и экстравагантным проделкам. Он создал продуманную до мелочей систему поведения — от одежды до стихотворных заклинаний и масок — псевдонимов. Всерьёз убеждал учителя не ставить ему двойку — «не обижать сироту», под лестницей дома «поселил» свою воображаемую, нежно любимую «мутерхен», с ней заводил долгие беседы в присутствии пораженных соседей. Залезал на дерево и мог часами сидеть среди ветвей, записывая что-то в книжечку. Эти примеры показывают, что, не смотря на явно выраженный демонстратизм и экстравагантность, Хармсом двигало не столько желание произвести впечатление, сколько реализовать свои аутистические и нарциссические фантазии.

Уже в подростковом возрасте из-за странностей в поведении начинаются конфликты с социумом: в 19 лет Ювачёв исключается из электротехникума, он не смог получить ни высшего, ни среднего специального образования.

Хармс активно занимается самообразованием. В свободное от чтения и письма время юный Хармс продолжает «чудить»: курит трубку какой-то необычной формы, носит цилиндр и гетры, переводит нэповские песенки на немецкий язык и отстукивает под них чечётку, придумывает себе невесту — балерину и т. д. В 1924 году появился наиболее известный псевдоним Ювачёва — Даниил Хармс. Вообще, псевдонимов у Даниила Ивановича было около 30, и он играючи менял их: Ххармс, Хаармсъ, Дандан, Чармс, Карл Иванович Шустерлинг, Гармониус, Шардам и др. Однако, именно «Хармс» с его амбивалентностью (от фр. Charm — шарм, обаяние и от англ. Harm — вред) наиболее точно отражало сущность отношения писателя к жизни и творчеству: он умел иронизировать над самыми серьёзными вещами и находить весьма невеселые моменты в смешном. Точно такая же амбивалентность была характерна и для личности самого Хармса: его ориентация на игру, мистификации сочетались с болезненной мнительностью, алогичность внутреннего мира переносилась на мир окружающий, магическое мышление предопределяло внешний смысл псевдонима — Даниил Чародей — человек, уверенный в своих парапсихических и сверхъестественных способностях («зажечь беду вокруг себя»), приносящий несчастье тем, кого любит.

Ранняя поэзия Даниила Хармса состоит из отдельных, порой не связанных между собой фраз, а неологизмы заполняют весь возможный смысловой спектр:

Как-то бабушка махнула
И тотчас же паровоз
Детям подал и сказал:
Пейте кашу и сундук

Или:
Всё настигнет естега:
Есть и гуки, и снега…
А ты, тётя, не хиле,
Ты микука на хиле.

Темы стихотворений (в которых можно уловить хоть какой-то смысл) содержат намеки на собственную исключительность, не в плане самоутверждения, столь свойственного молодым поэтическим дарованиям, но в плане неприязни к всякого рода расхожим сентенциям и шаблонам:

Я гений пламенных речей.
Я господин свободных мыслей.
Я царь бессмысленных красот.
Я Бог исчезнувших высот.
Я светлой радости ручей.
Когда в толпу метну свой взор,
Толпа как птица замирает.
И вкруг меня, как вкруг столба,
Стоит безмолвная толпа.
И я толпу мету как сор.

Скандальная репутация Хармса поддерживалась не только его необычной творческой манерой, но и экстравагантными выходками и манерами, а также вычурным внешним видом.

Одной из выдумок Хармса было «изобретение» себе брата, который якобы был приват-доцентом Петербургского университета, брюзги и сноба. Манерам этого «брата» он и подражал. Так, отправляясь в кафе, брал с собой серебряные чашки, вытаскивал их из чемоданчика и пил только из своей посуды. Когда шел в театр, то наклеивал фальшивые усы, заявляя, что мужчине «неприлично ходить в театр без усов».

Продолжение