Наше творчество
Проза, ч.I
 Автор: Nomena
Познание. Рассказ о чёрном цвете Этот рассказ был написан мною, находясь в своем собственном потоке, от начала и до конца, 15 часов без перерыва. Я реально испытала все происходящее, и только успевала записывать, не правя текст. Начав, я не знала, каким будет конец. Я пережила отторжение Жажды, была в той Пустоте, и у меня родился тот ребенок, и я видела его игру с миром... И я спрашивала его, и записывала его ответы... 1. Жажду невозможно утолить, от жажды можно только с усилием оторваться. Но само приложение этого усилия требует наличия в уме еще одного намерения, помимо утоления жажды. Это почти невозможно, настолько жажда концентрирует ум на себе. Второе намерение, и только оно, может возникнуть исключительно от страдания, которое жажда причиняет своей концентрацией. Страдание сопутствует жажде почти с самого начала, но, вместе с нею, постепенно увеличивает свою силу. И когда оно, наконец, дорастает до возможности сформировать собственное, отличное от жажды, намерение - оно, по законам этого мира, немедленно оборачивается против своих родителей, желая уничтожить их. Уничтожить и жажду, и страдание, обрести независимость. Но что есть это намерение, кроме разрушения? Что в нем есть самом, кроме действия, какое сущее начало? Что оно утвердит собою, когда человек оторвется от жажды, и прекратит страдать? Пустоту.  2. В Пустоте нет ни сущностного содержания, ни действия. В ней есть только она сама, да и её самой нет). Нет времени и нет пространства, она не ограничена ничем. В ней не может возникнуть никакое намерение, оно может только прийти в нее извне. Но если у Пустоты нет границ - нет и никакого "извне". Она повсюду, и нигде, всегда и никогда. Как в Пустоте может зародиться что-либо? 3. Но стоп-стоп, у нас еще есть шанс!))) Ум, оставшийся в Пустоте... Разрушено то, что ранее считалось его жизнью - осознание наполненности порождениями жажды, наполненности страданием и неудовлетворенностью. Но он и не мертв - потому что как нет жизни, так и смерти, как ее антитезы, в Пустоте нет. Ум НЕ МОЖЕТ прекратить в Пустоте свое существование. Ум отличен от Пустоты, хоть и наполнен только ею. Мы можем доказать это тем, что, слава Декарту, по своему определению, он осознает её и себя. Процесс осознания - вот первое, что возникает. А где этот процесс, там и разделение одного на два, там и напряжение между ними, там и их соитие и порождение третьего. На этом Пустота, определяемая только своим качеством "не иметь" - не иметь никакого сущностного содержания, действия, границ - собственно, и заканчивается. Очень эфемерное состояние, подобное коллапсу и Большому взрыву одновременно. Безусловно, она продолжает свое существование, но Ум как-то ее слишком быстро убрал из расчетов...) Либо Ум, либо Пустота, что уж тут поделаешь...  4. Мог ли Ум изменить себя, находясь в Пустоте? Так рассуждаем мы, уже постфактум, как будто пишем Ей эпитафию... Тот, кому принадлежит сей злонамеренный Ум, вполне мог дать ему команду ...не самоуничтожиться, разумеется. Но познав Её, отразить в себе, уподобиться Ей, сменить свои качества на Её свойства - и таким образом, ее сохранить. ...Мог. Но не стал. И покончим с этим. Достаточно того, что на короткое мгновение, гораздо меньшее того, которого хватило на описание - он пребывал в ней. И что теперь он знает, какова Она. ...Возможно, когда-нибудь он пожелает сходить к Ней в гости, или вовсе стать Ею. Ум полагает, что теперь он всегда сможет сделать это) Может быть, он излишне самонадеян. Радует только, что Пустота не может на него обидеться - за то, что он, познав Её, столь быстро оставил))). 5. Но что же наш Ум?.. Он остался один, и даже без Пустоты)... Себя-то он осознавал, но ему же этого всегда было мало (неужто жажда возникает сразу, как исчезает Пустота?). Несколько беспомощно оглядевшись, он заметил что-то маленькое и на вид совершенно бессмысленное. Ум напряг основную функцию, и вдруг понял, что это - его собственное дитя, порождение его познания Пустоты. Вот это да! Что же с ним делать? Его же теперь растить, воспитывать надо. А как? Ум прикоснулся к малышу... В отличии от своего беспокойного родителя, ребенок был совершенно лишен жажды набрасываться на все подряд, и пожирая, умножать печали. И он был надеждой - потому что весь светился Любовью - а только она и порождает Жизнь. Глядя на него, Ум неожиданно просветлел и наполнился верой в реальность достижения чего-то самого главного, самого совершенного и прекрасного, до чего он ранее едва мог дотягиваться в самых авантюрных своих путешествиях. Но и от отца ребенок кое-что воспринял. Ум сразу обнаружил в нем знакомую жажду познания. Правда, устроена она была совершенно иначе. Уму показалось, что ребенок уже знает всё, что можно познать. И потому, стоило ребенку только соприкоснуться с каким-либо объектом, как понимание его сути проявлялось в нем, словно по-волшебству. Ребенок просто наблюдал и вспоминал. Но наблюдал очень старательно и с огромным интересом. И был этот ребенок совершенно спокоен. "Вот что еще унаследовал он от Пустоты!" - догадался Ум. Ничто не тревожило его, никакие страхи и страстные желания не мешали его плавному скольжению с объекта на объект. Никаких приговоров не выносил он сущему, не строил себе клеток и конструкций из "да" и "нет", принимая всё так, словно в мозаике из мельчайших деталей бытия видел цельную и безусловно прекрасную картину.  6. "Но сможет ли он творить?" - забеспокоился Ум. "Я всегда считал, что способность творить возникает из желания самопознания, самореализации и самосовершенствования. Есть ли в нем эти качества? Или он считает, что всё уже есть в этом мире, и ему достаточно для манифестации себя лишь существовать в нем и созерцать?" Ум внимательнее вгляделся в малыша. Тот явно делал что-то такое, о чем Уму было ранее крайне мало известно. Ребенок будто бы играл с возникающими в нем смыслами, стараясь каждый из них наполнить своей любовью, тем изменяя их. Это было великое искусство - подарить любовь каждому так, чтобы дар был принят. Без насилия и малейшего принуждения над собой и смыслом, безо всякого обмана и самообмана. Но с полной открытостью, бесконечным терпением, и главное, видя в каждом - да-да, в каждом - возможность для принятия любви. Некоторые из смыслов, вроде, и так были полны любви. Они принимали дар легко, и в ответ сияли малышу еще большей красотой. Некоторые поддавались с большим трудом, страшась изменений даже к лучшему. Некоторые были настолько уже закостенелы и ветхи, что не могли принять любовь вовсе. ...А были и такие, которые будто ждали этой любви тысячи лет, отвергаемые и осуждаемые, запертые в глубинах бытия безо всякой надежды. Но именно они были среди смыслов живее всех живых, и именно они жаждали любви больше, чем кто-либо в мире.  7. На этом месте, надо сказать, Ум не на шутку испугался за своего ребенка. "Я знаю этих тварей" - подумал он, - "Они сожрут все, что им не дай, и закусят подающим! Они никогда, никогда не изменят свою суть. Они способны лишь брать, они готовы только подчинять, они могут лишь омрачать, извращать и рассоздавать все, что к ним прикасается, и никогда не насытятся!" И действительно, жажда их была велика, и сложно пришлось ребенку. Сложно и тяжело. Ум заметался в попытках объяснить, придумать что-нибудь, чтобы остановить это ненужное самопожертвование, нелепое расходование великой силы. Он плакал, видя, как стойко стоит его ребенок, и безмерно страшился, что скоро увидит его бесславный конец. Одно время казалось, что никакой любви не хватит, чтобы произвести хоть маленькое изменение в этих смыслах, что они черны настолько, насколько вообще могут быть черны краски в картине мира. Но вот удивительный факт - ни один из них не покусился на маленького ребенка, стоящего перед ними безо всякой защиты. Ни один не пожелал сожрать его, отдающего. И постепенно Ум успокоился, и только успокоившись, увидел, что, хоть черное и не стало белым, но оставаясь черным - изменило самый смысл черного цвета. Продолжение следует...  | |