Автор: Khrisanf_Nektarij



Раз, раз два, как слышно меня, как слышно? Василий Петрович лёг спать, как поняли меня, как поняли? Конец связи!
Василий Петрович крепко спал, ничто не предвещало катастрофы. Грянул гром! Гулкие раскаты перекатились камнепадом с огромной горы. Когда последний камень грома упал, Василий Петрович не спал. Его взгляд упал на


Обои лопнули на трещине, как одеяние на мускулистом теле Геркулеса, обнажая её извилины, зияющие бесконечной глубиной. Василий вглядывался вглубь трещины, когда большая Луна, от горизонта и до горизонта осветила своим серебряным светом его комнату.

Три, четыре
В резком свете Луны, трещина казалась поделенной пополам на черный и ослепительно белый. Василий Петрович окинул взглядом черный тротуар и и белый дом. Здесь была его работа. Василий не сильно тревожился о возникшей трещине, он знал что делать. После работы он решил заехать в строительный, и купить там алебастр. Дома же валялось три или четыре старых рулонов обоев от прошлого ремонта. Правильно что не выкинул, сказал себе Василий Петрович. Он зашёл под козырек белого дома и открыл дверь, как слышите меня, как слышите? Объект зашёл в белый дом.
Вас понял, конец связи!
Белый дом был научно-исследовательским институтом. А Василий Петрович — доктором наук прикладной физики и математики.


Пять, шесть
Выйдя на своем этаже, он повстречал коллегу по работе, Сергея Анатольевича.
Здорово, Серёг, как сам!
Привет, Петрович, что-то вид у тебя сегодня не такой, озабоченный словно.
Да, нормально всё... Погода, кстати, хорошая, теплая! И поспал хорошо!
Как твоя работа поживает? Делаешь потихоньку? Скоро сдавать.
Работа хорошо, ответил Василий Петрович. Пончиков бы ещё отведать, сахар улучшает работу мозга.
Ну бывай! Ещё встретимся, Петрович, а я вот, устал, сплю по пять-шесть часов, не больше Жду не дождусь отпуска!
Конечно, Серёг!
Он прошёл вперёд, пропустил две двери, и вошёл в свой кабинет на правой стороне, конец связи!
Посмотрев свои наработки, Василий Петрович с сожалением сказал вслух: И кому это нужно? Сев в кресло, он включил компьютер и начал печатать.

Семь, восемь
И вот мы есть, и мы есть люди, и знаем мы, что хорошо, а что плохо, знаем мы как правильно днесь, и как неверному уподобиться, и чешем мы правой ногой правое ухо, ибо знаем, что левой рукой правое ухо чешут только идиоты! И вот вгоняют нам нож пакостей и слов убийственных под ребро, и гордо мы идем, не хотя смотреть на кровавые следы позади себя, и спрашивают нас, плохо ли нам? Мы знаем, что такое плохо, и что такое хорошо! И отвечаем мы! Хорошо нам! Не больно! И своею же рукой, вгоняем чужой кинжал под самое сердце, и смеёмся, дабы не рыдать, и слезы те - слезы радости, но не боли, мы знаем самих себя, мы знаем, что ЛУЧШЕ!
И глядим мы на сонмы мертвецов и иже умирающих с ними, и чувствуем мы боль безмолвную и крик бессловесный, но знаем мы, то не смерть, люди живы всегда, пока не мертвы, ибо кто мертв - не жив, и кто жив - не мертвец! И готовы мы бороться за жизнь, и готовы даже на смерть, дабы жить вечно!
И вот мы есть, и есть мы люди, и знаем мы, что хорошо, а что плохо, знаем мы как правильно днесь, и как неверному уподобиться, и чешем мы правой ногой правое ухо, ибо знаем, что левой рукой правое ухо чешут только идиоты!
Василий Петрович читал это вновь и вновь, правил текст уже седьмой раз подряд. Вот, что нужно — говорил он себе, вот, в чем Истина Великая, говорил он себе!
С работой он засиделся допоздна, и ушёл без восьми восемь домой.

Девять, десять.
Придя домой, он не стал особо морочиться, сварил себе пельменей и положил сметаны доверху, представляешь? Он даже не знает, что МЫ это знаем. Даже не догадывается, ест как ни в чём не бывало! Покончив с едой, ближе к девяти, он начал заниматься трещиной, мозолившей его глаза. Василий Петрович содрал старую часть обоев, раскатал новый рулон. Выглядит, как вафельная трубочка, только без крема, подумал Василий! А крем тоже есть, усмехнувшись, он посмотрел на пачку алебастра. Как я давно их не ел! Так и подмывает сделать себе вафельную трубочку из подручных материалов, да только скушать нельзя. Посмотрев на трещину, которая была словно отражением молнии на небесного цвета обоях, разведя алебастр, он стал вмазывать его в полости стены. Да, отметил про себя Василий. Трещины — глубочайшие. Я физик, я знаю, что это значит, но чем я могу помочь себе. Только надежда... что всё обойдется само собой, что она не станет больше. Закончив работу, он поклеил новый рулон, и лёг спать. На часах было ровно 10 вечера.