Вериока

В ярких пазлах цветущего лета
Мне на донышке выпадет это:
Крышеснос на заброшенной крыше-
Там стоим мы с тобой и не дышим!

Там забудем про небо с овчинку,
Там почувствуем ветра горчинку,
Город взяв осторожно в ладони,
Мы в волнах колыбельных утонем.

Промышлять в небе звёздным горошком
Выйдут звёздные птицы и кошки.
Распугает их дождик душистый-
Снова ночь светит звёздным монистом.

А свирели всех

Перевод:

Как классно на велике лихо под горку лететь!
Натянуты, кажется, плотные небом ветрила
И в спицах- июльских горячих ветров круговерть,
И соком вишнёвым мятежная кровь забродила.

По склону, смеясь, разбегаются травы вразброд,
Вздыхает разнежено и удивлённо истома,
Теряется след, размотавшийся в пазлах дорог,
Взмывает к заоблачной выси душа, невесома.

За пазуху остью

Кто моралистом в старости слывёт?
Кто жизнь свою растратил понапрасну,
Кто общим благом искренне терзаясь,

Лишь то и дело зыркает вразмёт*
И , вынося свой суд небеспристрастно,
К влюблённым всей Земли питает зависть.

А посему, чтоб было что сказать
Под старость в пресловутых мемуарах,
Спешите жизни ухватить пирог-

Смеяться, плакать, чувствовать, дерзать,
Любить в лесу, на пляже, в будуарах,
Петь о любв

Чтобы мечтать о глубоком следе
В анналах хроник, супах политик,
Так надо быть же "железной леди"!
"Оксюморон!"* - нам подскажет критик.
Нет, не хочу я судьбы железной,
Мне мягче воска быть легче в спальне,
Быть детям с мужем всегда полезной
И вечной грешницей- в исповедальне,
Творить скандал и салат, и шляпку,
Твердить: "Kinder, Kuche, Kirche"*...
... А в мире крупных вопросов зябко,
Нет, не затащите и за шкирку!

Этот лунный свет-
Древних предков след.
Путь Полынь-звезды
В нём учуешь ты.
Морок гонишь прочь,
Но бессильна ночь
Скинуть путы порч,
Дать ростки из спор,
И во весь опор
Конь несётся, скор.
Не на вас вина,
Как глоток вина,
Мне судьба одна-
Видеть бездну сна...
На скале сосна,
Соль примар* вкусна,
В них луна - блесна,
С ними я уйду,
Смою кровь-руду*,
Как багрян закат

Ты прости безумную подружку-
Вот уж месяц йога неглиже.
Я тяну упрямо пятку к ушку,
Достаю до плечика уже.
За диету не брани, не надо-
К прошлому возврата больше нет.
На вот, скушай лучше авокадо,
И не ной опять насчёт котлет.
С этой мыслью надо бы смириться-
Я на пятом жизни вираже
Подгоняю тело жирной птицы
К молодой, по-девичьи, душе!
Вот увидишь: к ночи новогодней
Я последний жир подрастрясу!

Учусь у мира, милый мой безбожник!
Когда досада истерзает в кровь,
Когда я пью ненастье, как сапожник,
Ты лишь в улыбке приподнимешь бровь...
Твержу я чушь, сама себе не рада.
Лишь ты умеешь выхватить из ада,
Шепнув:"Ща укушу за ушко, мишка!"
И вдруг пронзит пещерный мой умишко
Простая истина, что так открылась вновь:
Бог есть любовь. Бог есть любовь!

К солнышку тянут вихры золотые шары,*
Над купиной сентябринок* завис шмель.
Время притихло, умерило шаг до поры.
В городе шумном сиеста, толпы мель.

Кажется, можно ещё подтолкнуть время вспять,
Только морщинкой в межгубье легла грусть.
Дни убывают, уступая за пядью пядь.
С ними и я убываю к зиме. Пусть.

Тем и дороже уставшего солнца янтарь.
Воспоминаний себе нанижу - бус.
Неумолим и бесстрастен, глядит календарь.

На стол на шведский вся жизнь похожа: хватает каждый, кто сколько сможет,
Но больше меры ведь брать негоже, и путь "навынос" здесь невозможен.
Забрать в день новый, мир не наруша, к Кассиопее рванув нежданно,
Мы можем только святую душу, согласно воле, от Бога данной.

И прах бессмысленно тешить бюстом, каких при жизни б не сгрёб регалий,
Надёжней как-то сорокоустом отметить тризну в наш век шакалий.
Что под луною мереть не ново, кто на кладбИще, хо

Который день живу я без любви
И на губах-вкус горькой пустоты.
Не всколыхнёт самум, не вдохновит.
Устало чудо - исчезаешь ты.

Уходишь из моих тревожных дней
И ускользаешь тенью между строк.
А жизнь была цветистей и нежней,
Но мне не надышаться счастьем впрок...

Теперь, когда любви простыл и след,
Я понимаю: вдохновенье - в ней
И сила, и печаль прошедших лет,
И безответность, что всего больней.