Алте Захен (старые вещи)

- Знаешь, в чем секрет моего долголетия? – спросил Хаим своего правнука Шмулика.
- Оставь дед! – отмахнулся тот. – Эти твои заморочки всем давно уже известны…
- Ты, конечно, можешь думать, как хочешь. Да, многие считают меня чудаком.
- Дед, мы все тебя очень любим! В конце концов, у каждого могут быть свои странности…
- Это не странности, внучек…
Старик посмотрел на закат. Краешек солнца все еще виднелся над вершиной холма, но небо уже окрасилось в тот волшебный цвет летнего вечера, который так нравился Хаиму в этом маленьком курортном городке на самом юге Израиля. Да, вечера в Эйлате и в самом деле были похожи на сказку из «Тысячи и одной ночи». Единственное, что отличало их от старинных легенд – громады фешенебельных отелей, выстроившихся вдоль городской набережной.
Шмулик хоть и не был бедняком, но все же денег на такую гостиницу у него не набралось. Поэтому он снял для себя и прадеда номер попроще, с окнами на бассейн и балконом на запад.
Вот и сейчас, в последний день пребывания в Эйлате, они сидели на балконе, смотрели на закат солнца, плавящегося в июльском хамсине, и вели неспешную беседу «за жизнь».
- Видишь эту старую трубку? – Хаим поднял руку с зажатой в кулаке курительной трубкой времен английского мандата. – Ей больше ста лет. Она досталась мне от отца. Я никогда не курил, но с ней я не расстаюсь никогда.
- Ну да. Это твой талисман. Еще скажи, что благодаря этой сухой деревяшке ты прожил сто двадцать лет!
Шмулик и сам был уже не молод. Во всяком случае, он выглядел даже старше своего прадеда.
- Да, Шмулик, я прожил сто двадцать лет именно благодаря этой сухой деревяшке. Ей, и всем остальным старым вещам, которые накопились за всю мою жизнь.
- Алте захен! Алте захен! – передразнил его собеседник старьевщиков, скупающих старые вещи у израильтян, по древней традиции называя их идешеским термином.
- Смейся, смейся! – старик лукаво улыбнулся.
Он замолчал. Минуты две он рассматривал трубку, потом положил ее в нагрудной карман рубашки. Хаим всегда любил рубашки старинного покроя, и даже в жару одевал именно их.
- Когда мы приобретаем какую-нибудь вещь, - сказал он после паузы, - в нее вселяется часть нашей души. Мы любуемся ею, радуемся своей обнове, и в нее, как бы, вселяется часть нас самих. И чем больше мы ею пользуемся, чем больше уделяем внимание этой вещи, тем больше души она в себя впитывает. Неслучайно люди привязываются к вещам. Когда же мы выбрасываем старую вещь, вместе с ней мы теряем и себя. Часть нашей души, нашего сердца отправляется вместе с ней в вечное изгнание. Поэтому нельзя выбрасывать старые вещи. И дарить их нельзя. Дарить надо только новое, необжитое. Старую вещь можно подарить только по-настоящему любимому человеку, зная, что он ее никогда не выбросит, и будет хранить и любить, также, как любил ее ты сам.
- Ну да. Поэтому у тебя весь дом завален всем этим барахлом. Старые магнитофоны, приемники, поцарапанные пластинки с записями тридцатых годов, все эти тряпки, в которых ты бегал в далеком детстве. До сих пор не могу забыть деревянную лошадку с отломанным хвостом, на которой ты качался в возрасте трех лет!
- Это была моя любимая игрушка тогда. Еще плюшевый мишка с заштопанной лапой…
- А твой свадебный костюм? Его давно уже, наверное, съела моль!
- Ничего она его не съела! Он и сейчас висит в моем шкафу… Как давно это было… Почти сто лет назад!
- Между прочим, тебя ожидает сюрприз!
Хаим с тревогой посмотрел на правнука.
- Какой еще сюрприз?
- Приедешь домой – увидишь… Может, после этого все эти «мухи» выветрятся из твоей головы.
Страшное подозрение прокралось в душу старого Хаима. Он поднялся, прошел в комнату и начал укладывать вещи…
Всю ночь он не мог уснуть. А рано утром они вылетели в Лод.
Самолет компании «Аркия» за полчаса доставил их на место. В аэропорту их встречала Виктория, внучатая племянница Хаима. Ее шикарный «БМВ» серебристого цвета гостеприимно распахнул дверцы для наших путешественников.
Всю дорогу до Цфата они проехали молча. У старика было дурное предчувствие, и он не хотел разговаривать.
Дом Хаима стоял на высоком холме на окраине города.
Еще издали стало ясно, что кто-то хорошо похозяйничал здесь за время его отсутствия – стены дома сияли свежей белизной, в окнах были новые металлические рамы и тонированные стекла, двери тоже были новые, и даже дорожка, ведущая к главному входу, была покрыта новой брусчаткой.
- Вика, как это все понимать? – спросил старик родственницу.
- А так и понимай. Я тебе сделала подарок к юбилею. Между прочим, на весь этот ремонт ушла моя зарплата за полгода.
- А я тебя просил об этом?
- Тебе понравится, дед! – встрял в разговор Шмулик. – Мы давно хотели это провернуть, но все никак не удавалось выманить тебя из логова.
Машина остановилась у ворот дома.
Осторожно, чтобы не испачкаться о свежую краску, Хаим отворил калитку.
Нетвердой походкой он направился к дому.
Войдя внутрь, он остановился. Его взору предстало новое убранство его жилища.
На сверкающем мраморном полу стояла новая, дорогая мебель из суперпластика, электронная система искусственного микроклимата сменила старый кондиционер, стереоэкраны на стенах… Новые квазилюстры освещали комнаты…
Комнаты, в которых не было ни одной старой вещи…
Кухня тоже была новая. Тадирановского холодильника, прослужившего Хаиму, без малого, сорок лет, не было и в помине. На его месте стоял современный термокомбайн, сочетающий в себе функции холодильника, плиты, стиральной и посудомоечной машины и микроволновки…
А где же все его вещи?
Он подошел к шкафу. На вешалках и полках были новые костюмы и сорочки, сшитые по последнему писку моды и современного дизайна. В спальне стояла огромная кровать из пенолона, застеленная тончайшим бельем из искусственного шелка. Старой двуспальной «Императрицы» не было и в помине. А сколько воспоминаний было с ней связано! Их первая ночь с Мирьям…
Хаим прошел в детскую.
Ни бесхвостой лошадки, ни медвежонка с заштопанной лапой, ни других игрушек, в которые он играл в детстве, не было…
Качаясь, он вышел на улицу.
- Где… все?..
Он еле смог выдавить из себя эти слова.
- Где? – переспросила его племянница. – Вот! Полюбуйся! Эта куча пепла на заднем дворе и есть то, что осталось от всей этой ерунды.
Хаим обошел дом и подошел к кострищу.
Он опустился на колени и взял в руку горсть серого порошка.
И, словно переняв этот цвет, его волосы из угольно-черных стали стремительно светлеть…
Он поднялся.
Теперь это был дряхлый старик, с трудом передвигающий ноги.
Куда делась его гордая осанка, его легкая походка, блеск глаз и озорная улыбка вечно молодого весельчака?
Не глядя на своих родственников, он вошел в дом и запер за собой дверь.
Пройдя в спальню, он упал на кровать, обхватил подушку руками и зарыдал.
А еще через час его не стало.
Хаим Дорон умер, не дожив до своего стадвадцатилетия трех с половиной часов.

Евгений Добрушин
20.11.2005