Где же ты, Мисюсь?

Деревня тихо погрузилась в сон.
В пруду лишь блики звёзд мерцали бледно.
Ни огонька, и ночи в унисон
Мисюсь была грустна, задор исчез бесследно.

Был август. Пахло осенью уже,
И Женя шла, страшась взглянуть на небо.
(Звезда падучая - к сумятице в душе).
Страшась желаний, веры в счастья небыль.

Дрожала вся от сырости ночной.
Я снял пальто, накинул ей на плечи.
"Побудьте хоть минуточку со мной!"
Я так любил её! С ней радостней и легче!

Любил её за бледное лицо,
За тонкость рук и нежность детской кожи,
За восхищенье и заботы круг.
Очерчен он для всех, кто был в семейство вхожим.

Я захотел лишь для неё писать,
Лишь с ней владеть зарёю и туманом,
Деревьями, полями! В небеса
Слать гимны! Жить! Не ныть! Не ждать небесной манны!

Она неловко скинула пальто,
Боясь казаться глупой и смешною,
А я ещё сильней любил за то,
Стал целовать лицо и руки ей запоем!

"До завтра!" - проскользнула тенью в сад,
А я стоял мечтательно в раздумьи.
Мне не хотелось спать, идти назад.
Так верилось, что к счастью всё, не на беду мне!

И сад, и дом всё будто понимал
И окнами-глазами мезонина
Мигнув мне светом, снова задремал...
В саду шептались розы, астры, георгины...

Но не судьба... Я знал, сюда вернусь.
Нет-нет, да вспомню дом тот с мезонином...
Она исчезла... Где же ты, Мисюсь?
Ты будто пьеса -
неоконченная грусть - для пианино...