Дурашки или дом на окраине (часть 1)

ДУРАШКИ ИЛИ ДОМ НА ОКРАИНЕ
(Южноукраинская повесть-анекдот)
Конец света предсказывали много раз…
А когда будет конец тьмы? (М.В.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: «Валюта мафии»

Глава 1
Роза Моисеевна – пышнотелая, смуглая женщина, четвертая жена Хаима Ивановича Айсберга, стоя на балконе, принимала воздушные ванны перед сном. Она делала дыхательные упражнения по системе малоизвестного, но подающего большие надежды экстрасенса Авдотьи Бугайло и подсчитывала на сколько зим их родне хватило бы картошки, что находилась в длинном фургоне, который был припаркован недалеко от дома.
На сумеречном небе появилась одинокая бледная звезда. «Подмигивает, как мужчина женщине, который думает о женщине, как мужчина», – размышляла Роза Моисеевна, глядя на светящуюся точку. – «А как будет звезда в мужском роде? Звёзд? Звездак? Звездюк?.. Надо у Хаима спросить. Если звезды бывают женщины, значит, есть и мужчины...»
Но тут какая-то черная легковая машина – Роза не видела разницы между «Мерседесом» и «Запорожцем» – на бешеной скорости врезалась в мутные воды лужи-озера. Кое-как выбравшись из «водоема» ни то «Запорожец», ни то «Мерседес» затормозил у фургона с картофелем. Из черной машины выскочило несколько рослых и мускулистых молодцов с прическами «под Котовского» в солнцезащитных очках – хоть уже и был поздний вечер.
Один из них стал резво выбрасывать мешки с картошкой из фургона. Его же друзья лихо вспарывали мешки далеко не перочинными ножами.
«Глупцы! Такие хорошие мешки портят!» – с гневом подумала женщина. С противоположной стороны подкатила машина лимонного цвета. Из нее выпрыгнули не менее рослые и мускулистые патлатые «мальчики» и открыли стрельбу по лысым.
Роза Моисеевна, при всей своей полноте, пулей заскочила в квартиру и закрыла дверь на все задвижки.
– О-о, Боже! О-о, Боже! И это все из-за картошки... Глупцы! – причитала она.
– Что там, Роза? – спросил, почесывая свое хилое, желтое тельце, Хаим Иванович Айсберг. – Слышу гром. Не гроза ли?..
– Хуже, Хаимушка!
– Град?
– Хуже!
– Камнепад?
– Хуже!
– Конец света?
– Хуже! Стреляют! Стреляют из настоящих пистолетов... Ох-ох! Что будет? – женщина в ужасе выпучила глаза, которые и без того были навыкате. Казалось, что еще мгновенье - и они выскочат из орбит и с неприятным для слуха хлюпаньем шлепнутся на пол.
– О-о, Боже! Глупцы! Что будет?
– Страна босяков... Да, босяков, – спокойно изрек Хаим Иванович. Его тельце на старой дубовой тахте было неподвижно, глаза прикрыты. Надо сказать, что на тахте, на которой покоился старик, умерло три прежних его жены. Айсберг жил уже очень долго (родился в конце 19 века) и не собирался на погост. Он пережил 14 своих собак, 8 котов, 2 попугаев, мартышку Революцию и осла Лаврентия, не считая вшей, клопов и сменяющих друг друга вождей – отцов народа...
Выстрелы за окном прекратились. Успокоившаяся Роза просяще-кокетливо обронила:
– Хаимушка, приголубь свою девочку.
Когда Хаим Иванович хотел, уже было, пролить свою неиссякаемую нежность на прелести молодой жены, в дверь кто-то начал нагло бить ногами.
– Босяки! – сплюнув, обронил старик, оставаясь в костюме Адама.

Глава 2

Несколько слов о микрорайоне Дубки города Турчанска. В так называемый период застоя, в один из общегородских субботников, далеко за городом, в степи была посажена дубовая роща. Здесь же заложили фундаменты нескольких жилых многоэтажных домов, загса, больницы, магазина... Но настали смутные времена – великая империя, занимающая шестую часть земли, раскололась и финансирование строительства микрорайона прекратилось. С горем пополам возвели один двенадцатиэтажный дом о шести подъездах. Остальное «заморозили». Хотя магазин, на половину построенный, работал, но в нем, кроме хлеба, мыла, соли, «Кильки в томате», да манной крупы, траченной червем, редко бывало что-то путное. Больницу тоже почти закончили, но почему-то работал только морг. ЗАГС же и около десятка домов так и остались в зародышевом состоянии – кое-где были «выгнаны» первые этажи, но дальше этого не пошло.
Итак, Дубки представленные единственным жилым домом, возвышающимся над всем и вся этаким гигантским фаллосом, имели вид маленького городка после жестокой бомбежки времен второй мировой войны.
Но зато в Дубках был чистый воздух, не загаженный автомобилями. Здесь, как в деревне, пахло коровьими «лепешками», потому что в двух километрах от дома раскинулось огромное село Мыкоза, пастухи которого часто выгуливали стада на сочных и буйных травах микрорайона.
Детишкам тут было раздолье. Они играли в войну и прятки в разрушающихся строениях. Ловили в густых зарослях рослого алого чертополоха ящериц и ежей. Плавали в корытах и на самодельных плотах по «вековечной» огромной луже, что подпитывалась неисправным водопроводом и пересыхала только в очень засушливые годы, жгли костры в ближних лесополосах, делали набеги на виноградники... Молодежь тоже не скучала. В степи, местами, росла дикая конопля. В баре «Русалка» (обшарпанный строительный вагончик с огромной губастой и сисястой русалкой, написанной на лицевой стене заведения художником весьма примитивистического направления) можно было выпить сто грамм разведенного спирта или бокал кислого пива даже тринадцатилетнему подростку – только плати... Молодежь устраивала пикники в лесополосах. Да и сама степь, окружающая Дубки – летом служила огромной зеленой пастелью для делающего первые шаги в поло¬вой жизни юношества.
Взрослое население микрорайона тоже имело свои развлечения. Тот же бар «Русалка», карты, домино, посиделки в дубовой роще на лавочке. Особенно жильцы дома любили вечерять под вековым, раскидистым дубом, который был посажен, возможно, еще при последнем самодержце Николае Втором.
Ни государственный, ни частный транспорт в Дубки не ходил. Поэтому до города дубковцы добирались кто на чем. Большинство на своих «двоих», некоторые на велосипедах и единицы – на машинах.
Так бы и жил дом спокойной, мирной жизнью, если бы не…

Глава 3
Роза Моисеевна взяла три вместительные авоськи. В этот важный момент она забыла, что у нее только две руки. Соседка по площадке Изольда Федоровна Невинная – руководительница детского театра и мать трех дочерей от разных отцов – сыпала триста слов в минуту, размахивала руками, подпрыгивала на месте, словно делала утреннюю зарядку.
– Розочка, быстрее, быстрее! Все разберут! Нам ничего не останется, Розочка!
Роза от неожиданности растерялась и плохо соображала. Ко всему еще у нее кружилась голова от спертого духа детской мочи и горохового супа, что шел мощными волнами из распахнутых дверей Невинной. Из этих же дверей выглядывали три любопытствующие девичьи рожицы. Младшая, как всегда, была голенькой и хлюпала розовым носиком-пипочкой. Из него параллельно друг другу текли две густые сопли, которое девочка ловко слизывала язычком с верхней пухленькой губки.
– Что стоите смотрите, спиногрызки! – заверещала мать на дочерей. – Ищите фонарик! Ночь же на дворе!
Девочки фальшиво запищали и бросились искать фонарь, которого никогда не было в доме руководительницы детского театра.
Роза и Изольда пришли вовремя. Жильцы дубковского дома фургон с картошкой опустошили только на треть.
Была фантасмагорическая ночь: не мотыльки слетелись на свет огня, а десятки фонариков – этакими большими светляками – на дармовую картошку. То тут, то там свет выхватывал красные и потные, пыхтящие и бурчащие себе что-то под нос знакомые физиономии соседей. Каждый хватал и тащил к себе домой столько, сколько мог унести. Некоторые уже делали вторую ходку. Слабосильные мужчины волокли мешки по земле, а те, что помощнее взваливали себе на плечи. Женщины набивали авоськи. Между дубковцами суетливо бегал и отвлекал их от дела корреспондент местной частной газеты «Известия Караваева» («ИК») Зиновий Звездюк – маленький мужчина с большой лысой и шишкастой головой. В этот неординарный момент выражение его физиономии было таким, словно его мучает запор с хроническим геморроем в придачу.
– Народ! Это ваша собственность? А-а? Народ? – задавал он то одному, то другому вопрос. Его отпихивали, посылали. Когда Звездюк узнал о стрельбе, то стал собирать информацию для острого материала в рубрику «Криминал ИКа». Записав подробности стычки между лысыми и волосатыми, корреспондент успокоился. Расстегнул вместительный ридикюль, с которым он обычно ездил по фермерским хозяйствам, и доверху набил его картошкой. Не забыл наполнить и карманы костюма-тройки.
Ночь шла на ущерб. В близлежащем селе Мыкоза заголосили петухи. Фургон был пуст, только кое-где валялась подавленная виновница стрельбы и бессонной ночи дубковцев.
– Поделись бутылкою своей, и она к тебе еще не раз вернется... – нарушило предрассветную тишину пьяное пение дубковских сапожников Лёлика и Болика. Они возвращались из богатой на винные запасы Мыкозы. Одеты они были как близнецы: потертые с заплатами джинсы и линялые адидасовские футболки китайского производства. Непутевые их головушки украшали кепки, только у одного на кепке красовался американский орел, а у другого – бычья морда. Они, как и положено мужчинам в пятьдесят лет, донашивали вещи за своими сыновьями-акселератами. В руках у Болика булькал вином полуторалитровый пластмассовый баллон. На дне его еще было немного «чернил».
Тут по Дубкам пронесся вой милицейской сирены. Через мгновенье милицейская машина была на месте вечерней стрельбы. Лёлика и Болика грубо затащили в машину и надели наручники.

Глава 4
– Рассказывайте все, блин! Иначе, плохи ваши дела, – обратился к понуро сидящим Лёлику и Болику тучный капитан милиции Поцелуев. Он напоминал нагулявшего вес кабанчика, которого уже давно пора колоть.
– А шо, начальник, рассказывать? Нам нечего сказать, – ответил Лёлик.
– Кепки снимите, свиньи! Вы в помещении или где? – рыкнул капитан, хотя сам был в фуражке.
Задержанные нехотя сняли кепки. Лёлик оказался выбритым до синевы. У Болика же – нечесаная и немытая грива волос.
Худенький прыщавый сержантик с оттопыренными ушами выскочил из-за стола, за которым он приготовился записывать допрос, и, семеня ножками, подбежал к капитану, начал шептать что-то на ухо.
– Говори громче, Дуськин, – поморщившись, сказал капитан Поцелуев. – Я ничего не слышу. Один писк, блин.
– Товарищ капитан, – громче зашептал Дуськин. – Это, наверное, Колобок и Петя-Индеец. Словесные портреты сходятся.
– И в чем же они сходятся, блин?
– Колобок лыс, а Петя-Индеец – волосат, – выдохнул сержант.
– До нас, милейшие, дошел слух, что прошлым вечером, – четко выговаривая каждое слово, как автоответчик, повел речь Поцелуев, – была стычка между двумя крупными бандитскими группировками. Между людьми Колобка и Пети-Индейца... Из-за чего устроили стрельбу? А-а, милейшие, а-а? – тон капитана изменился, он стал вкрадчивым, миролюбивым. – Что не поделили? Зоны влияния, а-а?
– Нам нечего делить, кроме бутылки, – ответил Болик.
– Прям уж таки. А картошка чья? Стычка была из-за картошки, золота, наркотиков, оружия, а-а? Картошка чья?
– Наверное, кто-то потерял...
– Целый фургон?
– Ну-у, да-а!
Тут без стука в кабинет Поцелуева уверенно вошел молодой стройный и красивый, как голливудская звезда, лейтенант. Такие обычно становятся зятьями начальников милиции.
– Товарищ капитан, – обратился вошедший к Поцелуеву. – По последним сведениям от наших людей, стычка между бандитами была из-за крупной, очень крупной суммы долларов США.
– Ясненько! – поигрывая длинной массивной цепочкой фальшивого золота, что крепилась к ремню и спускалась в оттопыренный карман, сказал довольный Поцелуев. – Доллары были в одном из мешков? А-а? Признавайтесь, уважаемые!
Лёлик и Болик насупились, скисли.
Раздался робкий стук в дверь.
– Кого там черти, блин, несут? – рыкнул капитан. Сержант открыл дверь. Неуверенно вошел корреспондент «ИКа» Зиновий Звездюк, приподнял шляпу.
– Зиня, скажи им, что мы не мафия! – повскакивали со своих мест Лёлик и Болик. – Зиня, скажи, что мы твои соседи!
– Ты кто? – грубо спросил капитан.
– Я? Я Зиновий Христофорович Звездюк, журналист, работаю в «ИКе»... А это Лёлик и Болик. Точнее Леонид и Борис. Они сапожники. В нашем доме в Дубках мусоропровод не функционирует. Так они в мусоросборнике сделали себе мастерскую и дубковцам ремонтируют обувь...
Поцелуев разочарованно крякнул, сняв фуражку, поскреб маковку.
– Встать! – заорал он на сапожников. Лёлику он дал звонкий подзатыльник, а Болика – пнул под зад.
– Дуськин, на пятнадцать суток их! Пусть параши, блин, чистят!
Сержант, по-собачьи оглядываясь на капитана, дубинкой вытолкнул задержанных из кабинета, покрикивая:
– Пшли-и! Пшли-и!..

Глава 5
На следующий день город Турчанск читал свеженький хрустящий номер «ИКа» с материалом Зиновия Звездюка «Кровавое побоище в Дубках».
В статье было следующее:
«Я, Зиновий Христофорович Звездюк когда-то написал обширную философско-аналитическую статью-поэму «Дом-корабль» о строительстве микрорайона Дубки. О доме-первенце, который этаким огромным белым кораблем возвышается над зеленым морем степи... Так вот, в среду, в 20 часов 32 минуты, когда миролюбивые дубковцы пили вечерний чай, лузгали семечки, забивали «козла» и любовались прекрасным, редкой красоты закатом светила, когда трудолюбивые мыкозовские пастухи собирали стада крупно - и мелкорогатого скота с сочных пастбищ Дубков, чтобы гнать их в родное, милое сердцу село, когда воздух был чист и свеж, как утренняя роса, когда микрорайон погружался в предсонный покой и негу, раздались, леденящие кровь, выстрелы. Да-да! Смертоносные выстрелы!
Бессовестные, бесчестные, бездушные бандиты-паразиты на болезненном теле нашего общества устроили разборки. Видите ли, их главари, иначе говоря, паханы Колобок и Петя-Индеец не поделили фургон с хернобыльским корнеплодом. Человеческая жизнь для них п-фу – дешевле гнилой картофелины (поверьте мне, я знаю). Это не люди, а нелюди!
Наша доблестная, славная милиция в лице отважных капитана Поцелуева и сержанта Дуськина сразу же выехала на место кровавой бойни. Бесстрашные стражи порядка после долгого и отчаянного сопротивления задержали двоих особо опасных рецидивистов.
В ходе следствия мудрый и дальновидный капитан Поцелуев выдвинул следующую версию (дословно): «Я, капитан милиции Поцелуев города Турчанска, считаю, что разборки между козлами Колобка и Пети-Индейца, набросившихся друг на друга петухами, были из-за сумасшедших бабок, блин, точнее долларов США...»
К счастью никто из миролюбивых и хлебосольных жителей Дубков не пострадал. Искренне ваш Зиновий Звездюк».

Глава 6
Был жаркий полдень. Мыкозовский пастух Микола Крендель, облаченный в секондхендовский малиновый костюм, расположился на летней площадке бара «Русалка». Маскировочная сетка, сверху защищающая от поднявшегося в зенит солнца, крепкие и грубые стол и стул, полуторалитровый баллон красного охлажденного вина, краюха черного ржаного хлеба, кругляш брынзы и объемный пучок зеленого лука с солью делали обед пастуха простым, сытным, в удовольствие. Он, не торопясь, потягивал вино (воды Крендель не признавал с шестнадцати лет), отламывал небольшие кусочки хлеба и брынзы, макая их вместе со стрелками лука в соль, аккуратно клал в щербатый рот, тщательно пережевывал. Это была чинная трапеза труженика. Время от времени Микола брал со стола театральный бинокль цвета слоновой кости и осматривал стадо, пасущееся невдалеке.
«Все ж, у кого сиськи больше – у этой «селедки» (так Микола называл русалку, что украшала стену бара - вагончика) или у моей Марьи?» – сидя в заведении, до головной боли терзался одним и тем же вопросом Крендель.
Тут пастух услышал топот ног и возбужденнее возгласы. К бару приближалась компания завсегдатаев. Они энергично жестикулировали, гоготали, беззлобно матерились. Обладатель малинового костюма и театрального бинокля узнал художника Льва Созерцалова – по сутулой и худосочной фигуре (это ему приписывали авторство русалки на вагончике), Жору-Тампакса – в прошлом прапорщика, ныне торговца гигиеническими прокладками (он, как всегда, был в пятнистом маскировочном костюме) и Петю Брынзовского – сторожа дубковского морга – по вертлявой, вприпрыжку, походке.
– Привет, Микола! – поздоровался с пастухом Жора-Тампакс – крупный, рыжий мужчина с жиденькой косичкой волос, выглядывающей из-под панамы.
– Винные источники в Мыкозе еще не иссякли?
– Не-еа, Жора. Скорее снова «Союз» будет, чем «чернила» у нас закончатся.
– Присаживайся, ядрена корень, за наш стол. Рождение моей внучки обмоем.
Мужчины сдвинули два стола, взяли у барменши Жанны (по всей видимости, она была прообразом русалки) литровую бутылку спирта, банку томатного сока и тарелку с соленой килькой.
Надо сказать, что рождение внучки Жоры-Тампакса обмывали уже с десяток раз. Девочке шел третий год.
– Так, когда твоя зайка родилась? – после пятого стаканчика поинтересовался у торговца прокладками крепко захмелевший, уткнувшийся острым носом в киличьи головки, Петя Брынзовский.
– Ни то после похорон Черепкова из семьдесят второй квартиры, Петруша, – отвечал Жора-Тампакс, задумчиво почесывая бурый пористый нос указательным пальцем с жирной грязью под ногтем. – Ни то в день смерти тёти Маши из первого подъезда.
Невдалеке от «Русалки» остановилась черная «Волга». Из нее выскочил подвижный, как Луи де Фюнес, Арнольд Арнольдович Барбаросов – директор завода оборонного значения, который уже несколько лет простаивал. Директор, не открывая рта, одними жестами отдал распоряжение двухметровой девушке-водителю-телохранителю. Та открыла багажник, взвалила на крутое плечо мешок картошки и пошла за шефом.
– У Полчеловека все как не у человеков, – заметил Жора-Тампакс. – За дармовой картошкой, ядрена корень, в ту ночь не спустился, цаца какая! – сплюнул обладатель косички и потушил обмусоленный окурок в тарелке с килькой. – Одно слово – Полчеловека!
Барбаросова окрестили Полчеловеком за жесткий, тиранический нрав.
«По-моему, правая грудь чуть больше левой, – думал о бюсте настенной русалки художник Лев Созерцалов, ежеминутно забрасывая резким поворотом головы длинную челку с глаз набок. Его газелевые очи были печальны. – Или мне так кажется. В прошлый раз было наоборот. Левая была больше правой...»
Вечерело. Пастух Микола выпил на посошок и, раскачиваясь, побрел собирать свое стадо, чтобы гнать его в Мыкозу.
«О-о! Зиня на хвост сел!» – отметил, пробудившись на миг, Брынзовский, который дремал, уткнувшись физией в небольшую лужицу томатного сока.
– Я хочу выпить за наши Дубки! – вдохновенно щебетал 3иновий Звездюк. – За Дубки! За этот райский уголок! Только здесь можно из своего окна увидеть пастораль: холеное, многоголовое стадо парнокопытных, пасущееся на сочных, девственных лугах и сеющее пахучие лепешки... Да здравствуют Дубки! Ура-а-а-а!
– А я говорю, что у Жанны больше! – был упрям Жора-Тампакс. Он был багров. Его маленькие мутные глазки налились кровью.
Барменша Жанна, увядающая женщина с обильной косметикой не только на лице, но и на шее и груди, походила на старого клоуна. Она стреляла на засидевшихся глазками, кокетливо, с хрипотцой хихикала.
– Нет, у русалки больше! – настаивал Зиновий Звездюк. – Я отсюда вижу и сопоставляю... Я меньше пил...
– Лева, едрена корень, скажи члену-корреспонденту, что я прав, – обратился к Созерцалову Жора.
– По-моему, они одинаковы, - ответил художник, вытянув правую руку с сигаретой в пальцах и орудуя ею, как средством измерения величины предметов на расстоянии...
Дубки погружались в сумерки. Со всех сторон неслась однообразная, жизнеутверждающая песнь сверчков. Где-то за лесополосами, в Мыкозе, лениво перелаивались собаки.

Глава 7
В ста шагах от дома, под раскидистым вековым дубом, на лавочке сидело несколько женщин. Они чинно, с чувством собственного достоинства, лузгали семечки и вели неторопливые беседы.
– Картошкой на первое время запаслись. Я мешок приволокла и Петя две авоськи, – сказала, до этого все время молчавшая, Брынзовская – широкоплечая, краснолицая женщина средних лет с рыжими юношескими усиками над верхней губой.
– Мы тоже с Розочкой три ходки сделали, – подала голос Изольда Невинная. – Если бы человек мог обходиться только духовной пищей, тогда в этой жизни все было бы намного проще. А то постоянно болит голова – чем кормить спиногрызок на завтрак, что дать в школу старшим, что приготовить на ужин.
– Был бы человек, как верблюд – было бы волшебно, – мечтательно обронила Роза Айсберг. – Он, горбатик, выпил десять ведер воды и ходит довольный. Вот, если бы люди так могли. Если бы ели не три раза в день, а, допустим, раз в неделю... Экономия была бы.
– Да, а остальное время духовные наслаждения, музыка, поэзия, театр...– поддакнула Изольда.
Роза сплюнула шелуху от семечек, приставила к губам палец и, выпучив по-жабьи глаза, заговорщицки тихо сообщила:
– Мой муж, Хаим, предполагает, что в одном из мешков были доллары США.
– В каких мешках? – переспросили, тоже шепотом, мать и дочь Сороки, как жерди высокие и тощие женщины с круглыми сутулыми спинами. Их хрящеватые носы от напряженного внимания заострились, а глаза же стали по крысиному пытливы.
– В тех, что были с картошкой. Зачем тогда устраивать стрельбу, потрошить мешки? Возможно, что кому-то из нашего дома очень и очень повезло. Кто-то стал крайне богат. Интересно, кто этот счастливчик? – выложила Роза.
С минуту женщины молчали. Монотонно лузгая семечки, громко сплевывая, сопя.
– Не к добру это все, не к добру, – сипло вздохнув, нарушила молчание мать Сорока. – Мне днем, перед картофельной ночью, шесть черных котов дорогу перебежали, четыре человека с пустыми ведрами встретились. Не к добру, к беде... И стая ворон, которая летела на городскую свалку, как-то гадко кричала. Среди них я приметила одну белую ворону. Ох, к беде это! Помяните мое слово.
– Прислушайтесь, что рассказывает Эдик-Пожилой мальчик детям, – сменила тему разговора дочь Сорока.
Невдалеке от женщин, возле ряда вкопанных скатов, стоял сорокалетний мужчина. Ростом он был под два метра, богатырского сложения. Казалось, что одежда на нем с чужого плеча – брюки коротки, рубашка, того и гляди, лопнет на спине. Он разговаривал с группой мальчишек восьми-десяти лет.
– Не трогай пчелу. Если она укусит, то будет смерть желудка.
– Это как? – спросил у Эдика перепуганный мальчик.
– Спроси у врача в морге. Кстати, вы знаете, что жил один дядька, который в жару свою башку клал в холодильник.
– А зачем?
– Он плохо, вернее, его башка плохо переносила жару. И чтобы не скакало давление, и не было головной боли, он в самые жаркие часы клал ее, башку, в холодильник рядом с пивом.
– А рядом с фантой можно?
– Нет, только с пивом или с квасом. С другим нельзя...
– Ну-у, и дурень же он, - пискляво сказала Невинная и свободной от семечек рукой поскребла спину. – Сорок лет бугаю, а говорит несусветные глупости.
– Он до сих пор мальчик, - веско бросила мать Сорока.
– А-а, что же он не женится? Его так любят дети двора... Такой статный, как гуcap, – удивилась Роза.
– А кому он нужен?! – фыркнула Клавдия Брынзовская. – Мой Петюнчик – никчёма, а этот еще хуже. Он же до сих пор собирает вкладыши от жвачек и игрушечное оружие. Ум, как у десятилетнего... Хотя мешок картошки в ту ночь прихватил. Тоже запас сделал.
– Картошки нынче плохой урожай. Будет дорогая.
– Да, жука много было, а дождей – кот наплакал...
– Это сколько же картошки можно купить на мешок долларов? – воскликнула Невинная.
– Если стодолларовые купюры, то весь Турчанск бы зимовал с картошкой, – убежденно сказала Брынзовская.

Глава 8
– Мне, бабушка, пожалуйста, десять кулечков с семечками и десять пустых кулечков, чтобы сплевывать, – попросила старушку старшая дочка Невинной, Анжела – девочка самая обычная – тощая акселератка на пятнадцатисантиметровых каблуках с тремя сережками в одном ухе и пухлыми губками, накрашенными помадой в темно-сливовый цвет. – Нет, газетные, бабушка Дарья, не надо. Мне, пожалуйста, зелененькие.
– Какова разница? – удивленно спросила старушка, суетливо насыпая семечки в кулечки.
– Я люблю зеленый цвет. У вас же еще есть зеленые.
– Бри раз любо. Мне не жалковато...
За Анжелой, выстроилась очередь из жильцов дома.
Дарье Тунгусовой показалось странным, что, когда закончилась зеленоватые кулечки, очередь разочарованно вздохнула и, потеряв интерес к семечкам, разошлась. Ну, и на том спасибо. В миске осталось семечек с маленький стаканчик. Дарья и сама их слузгает, глядя по телевизору «Дикую Розу».
* * * * *
– Дед Гриц – позвала мужа торговка семечками.
– Что, мать? – глухо отозвался он из туалета.
– У мня седня сама хороша торговля бла, – радовалась она, говоря, как в микрофон, в щель между туалетной дверью и косяком. – Семки размели сразу жо.
– Дашь на сто грамм? – откашлявшись, заискивающе спросил дед Гриц.
– Дам ужо. Тако не кажный день быват.
В дверь стариков сначала робко, потом настойчиво стали стучать (звонок несколько лет назад, вместе с проводами, вырвало дубковское хулиганье, а на новый не было лишней копеечки). Бабушка Дарья, по-партизански тихо, подкралась к двери и глянула в глазок, вернее в отверстие (глазок тоже кто-то выкрутил с год назад), прислушалась.
– Только ничего, Анжела, не говори. И ты, Роза. Я сама поведу речь. Тут нужна осторожность, – вполголоса говорила дочери и соседке по площадке Изольда Невинная.
Старушка узнала соседок по дому, но насторожилась.
– Ктой тамо? – спросила она на всякий случай.
– Это мы, Дарья Ивановна. У вас «Дикую Розу» можно посмотреть?
Четыре женщины сидели у старого цветного телевизора и смотрели душещипательный сериал. На экране всё – и дома, и деревья, и лица героев – имело зелёный оттенок.
– Чтой-то с тевизиром приключилось у вас? – спросила гостей старушка.
– Да, Дарья Ивановна, у меня ни звука, ни изображения, – ответила Изольда. – А-а у Розы антенну украли… Картошкой запаслись? – неожиданно переменила тему разговора руководительница детского театра.
– Е-е чуток.
– Ночью?
– Не поняла?
– Той ночью, когда весь дом в фургоне брал?
– А-а, да! Дед мой мешок принес. Я потом его сердешными таблетами поила. Десятый этаж, а лифта не работат.
– А в мешке картошка была? – не унималась Изольда.
– А как жо, картопля. А чму ж там бывать? Давайте ко лучше «Розу» поглядим, – предложила старушка.
Невинная нетерпеливо поскребла себе спину рукой.
– Бабушка, а где вы это взяли? – выпалила, все время заставлявшая себя молчать и нервно теребившая серьги в ухе, Анжела, показывая старушке долларовую купюру.
– А-а, эта! Вы у мого деда поспрашайте... Погодте, щас Рикардо Розу нежить будет.
Роза Айсберг стала нетерпеливо подталкивать локтем в бок Невинную. Та поскребла спину и поинтересовалась:
– А где ваш дед?
– Нужду справлят.
Невинная вскочила и двинулась к туалету. За дверью санузла раздавались соответствующие звуки.
– Дед Гриц, вы еще долго?
– А кто это? – прокашлявшись, отозвался он.
– Это я, Изольда Федоровна Невинная.
– Ты тоже по большому хочешь? А-а? Что у тебя, милая, туалет не работает?
– Нет, все нормально, работает. Это телевизор не работает.
– Что тебе, милая?
– У меня к вам дело.
– Щас. Что-то съел. Теперь бегаю через каждые десять минут. Все нутро выворачивает. Напасть какая.
– Я подожду возле дверей, – сказала Изольда.
– Подожди уж.
Когда дед Гриц открыл дверь, Изольда сморщилась от густого, угарного духа, отвернулась, но краем глаза успела заметить на полу туалета приличную горку мятых, испачканных долларов. Ей от этой картины стало дурно больше, чем от тяжелого, настоянного годами запаха, точнее, вони (вода особенно не баловала жильцов верхних этажей дома).
– Дедушка, а где вы взяли эту бумагу? – спросила она, брезгливо подняв одну из купюр с пола туалета.
– А-а, это? На деревьях растут, – застегивая ширинку, ответил старичок.
– Вы шутите, дедушка?
– Не-е, не шучу.
– Тогда, я начинаю думать, что вы больны.
– Да, милая, болен, – громко икнув, заключил он. – Живот с утра пучит...
Тут показались бабушка Дарья, Роза и Анжела.
– Фильм закончился. Всего полчаса, – обреченно обронила Роза Айсберг.
– Ну что, мать, дашь на сто грамм? – спросил дед у своей жены.
– Дам ужо.
– Спокойной ночи! – сказала Тунгусовым Невинная таким тоном, каким, обычно, посылают к черту и, выходя последней, зло хлопнула дверью.

Глава 9
В одной из комнат просторной квартиры, на разложенном диване, развалился Эдик, которого в Дубках прозвали «пожилым мальчиком». Разметав руки и ноги, Эдик глядел в потолок. Глаза его были мечтательно затуманены. После смерти родителей он жил один. Будучи инвалидом детства, он получал кое-какую пенсию, которой ему хватало, чтобы заплатить за квартиру и сидеть на жвачке и хлебе с водой. Автор не оговорился, упомянув жвачку. Эдик при любом возможном случае ее покупал. Вся мебель, стены были обклеены вкладышами от жевательной резинки, а также плакатами и вырезками из журналов со всевозможными чудовищами, черепами и молодцами, вооруженными до зубов. Вся стена над диваном была увешана коллекцией игрушечного оружия китайской штамповки. Здесь были и пистолеты, и автоматы, и мечи в ножнах, и луки... Коллекция – большая гордость Эдика. Он испытывает, своего рода, экстаз, глядя, какими восхищенными, квадратными глазами, смотрят на его оружие мальчишки двора.
Заквакал дверной звонок, грубо разрушив воздушные, розово-голубые замки, которые успел настроить в своих детских мечтах Эдик. Он взял свой любимый автомат и тихо, по-кошачьи, несмотря на свои большие габариты, приблизился к двери: – Пароль?
– Жан Клод Ван Дамм! – хором ответило за дверью несколько мальчишеских голосов.
– Это старый пароль. Говорите новый или не впущу.
На площадке, за дверью, настала тягостная тишина. Чуть позже возбужденный шепот и, наконец, кто-то неуверенно обронил:
– Джеки Чан?!.
Эдик открыл шесть замков.
– Входите, братья по оружию, – басом пригласил он гостей. Эдик снова лег на диван, трое мальчишек присели с краю.
– Посмотри, Шварц (так обращались к Эдику «братья по оружию» – он их об этом просил), в каких кулечках семечки продают, – сказал, судя по росту, старший из гостей.
– Что это?
– Это доллар. Настоящий!
– Американские деньги?
– Да. Я точно знаю. У отца в кошельке видел.
– И кто такие кулечки дает? – поинтересовался Эдик.
– Баба Дарья из четвертого подъезда. Я слышал, что в фургоне, в одном из мешков, была валюта мафии. Может, баксы у бабы Дарьи и деда Грица? Они той ночью тоже картошку брали...
– Нам бы мешок денег! – воскликнул Эдик.
– А что бы вы, Шварц, сделали бы? – робко поинтересовался рыжий, веснушчатый мальчик.
– Я бы... Я бы... купил бы настоящий танк! Да, танк! И ездил бы на нём в магазин...
– Милиция не разрешила бы, – сказал обладатель доллара.
– Ну, тогда... Ну, тогда бы купил самый классный видик и миллион кассет с боевиками и мультиками... А то хоть я и люблю «Незнайку на Луне», – гигант погладил пухлую и истрепанную книгу, – но все же уже раз двадцать его перечитывал... Слушайте, а если нам... – Эдик взял лист бумаги и стал на нем, не говоря ни слова, писать. Чуть погодя, молча показал написанное своим друзьям, словно у него в квартире было установлено подслушивающее устройство. Мальчики кивали головами и тоже, не издавая ни звука, писали в ответ.

Глава 10
Было то время суток, когда вечер незаметно переходит в ночь. Уже зажглись окна в дубковском доме, но ещё слышен детский гам на улице.
В дверь стариков Тунгусовых постучали – три удара подряд и еще один – после паузы. Так всегда барабанит соседка напротив. Это условный знак. Бабушка Дарья, не спрашивая, открыла дверь и опешила. На пороге, как ей показалось в первое мгновенье, стояли три маленьких негра и один огромный. Великан упирался головой в верхнюю перекладину дверной коробки. Они грубо оттеснили старушку, закрыли за собой дверь и направили на нее оружие. Один из маленьких негров пискляво и перепуганно, словно не он, а на него делали налет, заикаясь, выпалил:
– М-мол-лчи, б-бабочка, а то дыню продыряв-вим!
– Мать, кто там? – раздался голос деда Грица из туалета.
Все негры приставили свои автоматы и пистолеты к голове старушки. Самый маленький бандит, не доставая до лба, упер дуло в правую ноздрю Тунгусовой.
– А-а-а! Соседка за солу пришла, – выдавила из себя бабушка Дарья. Когда у старушки прошел первый испуг, и она уже несколько свыклась со своей ролью жертвы, Тунгусова заметила, что негры не совсем негры. У них были белые кисти рук, а на головах, при близком рассмотрении, оказались черные женские чулки, но было уже поздно. Бандит-гигант играючи взвалил себе на плечо мешок, который стоял в дальнем углу комнаты, и выскочил вон. За ним, гигикая и свистя, поскакали мячиками бандиты-коротышки.
– Мать, кто там? – опять глухо поинтересовался из туалета Тунгусов.
– Дед, нас-то ограбили! – хватаясь за сердце, истерично крикнула она в щель между дверью и косяком.
В санузле раздался шум. С легким скрипом открылась дверь и вышел недовольный, с кислой миной, дед Гриц:
– Что ты говоришь?
– Мешок с запасом липуты унесли, – сказала она и тихо заплакала.

Глава 11
Не прошло и получаса после бандитского налета на Тунгусовых, как в их дверь кто-то стал бить ногами. Старушка заспешила к входным дверям, а то еще взломают:
– Кто там?
– Милиция!
– Слава Богу!
– Привет, бабка! – в квартиру без приглашения ввалился крупный, грузный мужчина. Он был в одних полосатых шортах и шлепанцах на бocy ногу.
Все остальные открытые части тела, кроме лакированной головы, были покрыты густой растительностью. На шее гостя болталось несколько золотых цепочек: на одной – крест, на другой – иконка, на третьей – скорпион, на остальных – черт знает что.
– Здрасти!?.
– Гони мешок с баксами! – рявкнул он.
– Какой мешок? Какой вакса? – перепугалась Дарья. – Дед, подь сюды! К тебе должно буть.
Тунгусов, хмурясь, вышел к гостю.
– Дед, гони мешок с баксами! – выказал нетерпение обладатель голого черепа.
– У нас был мешок картошки. Есть мешок семечек. Мы запас сделали со старухой, а ваксы нет.
– Какая вакса, пердун! Баксы, «зелень», «капуста», доллары! Из чего сегодня ты, бабка, делала кулечки? А-а? Я – Валет! Мне мутить воду нe надо! Урою!
– Не бузи, Валера.
– Не Валера, а Валет! Дед, не буди во мне зверя. Сегодня весь дом лузгал семечки из зеленых кулечков... Показывайте, пердуны, где они!
– Заходи в кухню. Только не бузи. Щас, покажу. Возле газовой плиты, в кастрюле без ручек, росло деревце. Вместо листьев свисали долларовые купюры.
– Вы, хрычи, из ума выжили! На папоротник баксы нацепили. – Валет сорвал три десятка банкнот, – деревце стало голым.
– Где мешок, пионеры?
– Нет у нас больше.
– Даю минуту на раздумья. Если мешка не будет, обрежу уши и заставлю съесть. Время пошло... – глянул на свои золотые часы дубковский криминальный авторитет.

Глава 12
На пятьдесят восьмой секунде в разбитую дверь бабы Дарьи и деда Грица стали снова ломиться. Нa пороге, поигрывая дубинками, стояли капитан Поцелуев и сержант Дуськин.
– И ты тут, кучерявый, блин?!
– Мы, капитан, вместе с бабушкой последние новости смотрим, – стал оправдываться Валет. – Мой-то «ящик» сломался.
– Только не надо мне втирать про «ящик», Валет. У тебя, наверное, даже в параше телек есть, а ты – сломался. На «зелененькое» тебя потянуло?
– Что ты, начальник! Я так, новости глянуть.
– Ладно. Будешь свидетелем, – бросил Поцелуев рэкетиру и обратился к Тунгусову. – Дед, я все знаю. Покажь лучше сам, где мешок с валютой, а то под статью попадешь. На баланде сидеть будешь. Где мешок?
– У нас с бабкой был мешок картошки. Его спёрли лилипуты. Есть еще мешок семечек.
– Покажи, дед.
– На кухне, в углу, за шторой.
– Дуськин, глянь, что там.
Сержант, до этого усердно ковырявший прыщ на лбу, бросился на кухню. Запустил руку внутрь мешка, крикнул: – Семечки, товарищ капитан!
– Принеси в комнату и высыпь на пол. Может, валюта мафии на дне?
Дуськин, кряхтя, приволок мешок, опрокинул. В центре тесной комнатки выросла большая черная гора подсолнечника.
– Дуськин, обыщи все углы, закутки.
– Есть, товарищ капитан!
Красный и потный от усердных поисков, сержант доложил Поцелуеву:
– В туалете нашел одинадцать долларовых купюр. Ими, извиняюсь, подтирали ж-ж-ж... зад. А так больше нигде нет, товарищ капитан.
– Где остальную валюту прячешь, дед? – развалившись на диване и лузгая семечки, поинтересовался Поцелуев. Тунгусов, испуганно вытаращив глаза, молчал.
– Дед, признайся лучше сам, где прячешь валюту мафии, а то под следствие посадим, допрашивать усердно будем.
– Не знаю, о чем вы говорите, лейтенант!
– Не лейтенант, а капитан, – побагровел Поцелуев.
– Извиняйте, стар. Не вижу сколько звезд.
– Где твоя бабка взяла долларовые банкноты, из которых кулечки для семечек делала. А-а? Старый?
– Все по порядку?
– Да, дед. Дуськин, записывай, блин.
Сержант достал из папки бумагу, ручку и удобно устроился за столом.
– Пенсия у меня маленькая, у бабки – тоже, – начал Тунгусов. – Вот и приходиться собирать бутылки, ходить за грибами в лесок, что недалеко от Мыкозы...
– Короче, дед! – оборвал его Поцелуев.
Старик съежился, откашлялся, вытер испарину со лба и продолжил:
– Недавно были грибные дожди. Вот я и собрался в лесок. В эту пору хорошо идут, прямо прут из земли, шампиньоны. Да, хорош нынче шампиньон.
– Короче, дед! – нетерпеливо рыкнул капитан.
– Хорошо, лейтенант.
– Ка-пи-тан!
– Так вот, набрал я полное ведрышко грибков и решил передохнуть. Прилег под деревцем. Достал из авоськи воду, хлеб и соль. Стал есть лежа. Ноги уж больно разгуделись. Лежу я себе, лежу...
– Короче, дед! – заорал Поцелуев и, что есть дури, стукнул ногой по полу. Соседи снизу стали стучать по батарее. Мол, зачем шумите? Дайте отдохнуть.
– Ляжу я себе, гляжу вверх и вижу странные какие-то листья у кустарника. Ляповатые листочки. Четырехугловатые. Цифра «один» на каждом. Морда какая-то. Ни то баба, ни то мужик. Я и выкопал чудное деревце. Принес домой. Мы его с бабкой посадили в кастрюлю.
– Ты, что, дед, с сеновала упал? – заревел медведем капитан. – Ты, старый дурень, хочешь сказать, что на деревьях доллары растут?
– Да! Ей богу, правду говорю. Вот Валера – свидетель. Он сегодня перед вами оборвал деревце.
– Это правда, Валет?
– Да, я взял пару штук... Ради понта.
– Показывай!
Валет нехотя полез в карман шорт и достал пачку долларов, что забрал у стариков. Подумав, протянул одну банкноту.
– Давай все! – рявкнул Поцелуев. Рэкетир нехотя отдал все.
– Tы гляди, хрустят. Совсем новые. Чем, дед, докажешь, что они растут на дереве?
– Щас принесу, – шаркая тапочками, Тунгусов вышел. Минуту спустя, появился с растением. – Вот, новые листики лезут. Поцелуев приблизился к чуду, стал рассматривать.
– Ты гляди, блин! Надо же, – воскликнул капитан, заметив в углу маленького листочка цифру «один», английские буквы. – Мы конфискуем дерево. Это своего рода машина растительного происхождения для печатания баксов малого номинала, – потирая руки, нервно почесывая зад, сказал он. – Дуськин, бери кастрюлю с деревом. Только аккуратно.
– Черт с деревом, – обронил Тунгусов. – Нас сегодня ограбили лилипуты. Бабка, моя чуть разрыв сердца не получила. Мешок картошки унесли...
– Какие еше лилипуты – задержавшись, поинтересовался Поцелуев. – У нас в Турчанске их отродясь не было. Твоя бабка, блин, наверно, в девичестве с сеновала упала. Пока, старики! Баксами больше зад не подтирайте. Это роскошь, блин.

Глава 13
Тринадцатую главу, как таковую, автор писать не стал, потому что, являясь человеком суеверным, где-то мнительным, чуточку язычником, верит в вещие сны, пустые ведра, домовых, черных котов, инопланетян и прочее...

Глава 14
Прошло уже около двух часов, как мыкозовский пастух Микола Крендель сидел в баре «Русалка». По обыкновению он был в малиновом костюме, лицо его, как у человека, поклоняющегося Бахусу, имело лиловый оттенок. Стадо же Кренделя паслось в двадцати шагах от заведения – тихо и мирно поедало сочные травы Дубков.
На столе перед пастухом лежал пустой полуторалитровый пластмассовый баллон из-под красного вина (Микола его не раз ставил, но баллон все время опрокидывал легкий ветерок), несколько пластинок брынзы, долька чеснока и корочка черного хлеба. Инородно в этом натюрморте смотрелся театральный бинокль.
После традиционного своего обеда Крендель сидел не шевелясь, словно прислушивался, как переваривается, усваивается съеденное и выпитое.
Некоторое время спустя громко, утробно икнув, он вышел из оцепенения и достал из внутреннего кармана пиджака кусок мятой пожелтевшей газеты, которую подобрал в степи у железной дороги. Когда Микола с головой погрузился в чтение и осмысление статьи под названием «Влияние северного сияния на рождаемость детей у эскимосов», его бодро шлепнули по плечу.
– Ну-у!? – протянул просвещающийся, равнодушно глянув на Жору-Тампакса.
– Что там пишут? – присев напротив, спросил торговец гигиеническими прокладками.
– Да-а, так. Одно место читаю уже седьмой раз, а въехать не могу. Уж больно кучеряво написано.
– Брось ты это! Давай-ка, лучше рождение моей внучки обмоем.
– Давай, – согласился пастух и в его красных, мутных глазках мелькнула искра.
Приятели допивали бутылку водки, когда бывший прапорщик предложил сыграть в карты. Микола согласился, но добавил:
– За так я не играю.. Давай на что-то.
– Бутылка водки. Идет? – предложил Жора.
– Да-а, – подумав с полминуты, ответил пастух. Жора-Тампакс достал из нагрудного кармана замусоленную, распухшую от долгого употребления, колоду карт: – В дурачка?
– Ну-у-у! – поразмыслив, ответил пастух. – Другие игры я не знаю.
– А че ж так долго кумекал? – поинтересовался Жора-Тампакс.
– Соизмерял.
– И где ты это слово выудил?
– До тебя в газете прочитал. Оно мне понравилось.

Глава 15
В ближней лесополосе раскаркались вороны.
Женщины, сидящие на лавочке под вековым дубом, лузгали семечки и делились последними новостями.
– Вороны «кар» да «кар». Видно, к концу света, – заметила мать Сорока.
Остальные: Клавдия Брынзовская, Роза Айсберг, Изольда Невинная и дочь Сорока тяжело, обречено вздохнули.
– Все знаки конца света налицо. Кругом блуд, пьянство, воровство, наркоманы, болезнь эта... как ее? Чума двадцатого века?
– СПИД, – подсказала Невинная.
– Да, СПИД. А чего далеко ходить. Недавно ограбили Тунгусовых. Баба Дарья говорит, что ворвались к ним несколько лилипутов и один здоровяк. Все в масках, при оружии. Мешок картошки у старых уволокли.
– Я сомневаюсь, что там была картошка, – нетерпеливо перебила говорившую Изольда. Она суетливо, с шумом поскребла спину и с болью, досадой в голосе бросила: – Там, скорее всего, были доллары! Да-а! Доллары! Тунгусова семечки насыпала в кулечки из долларов. Я в их туалете видела на полу груду мятых, использованных...
– Деньги – деньгами, – влезла в разговор дочь Сорока. – А пастуха из Мыкозы избили тоже лилипуты.
– Это того, что в малиновом костюме ходит? – уточнила Роза.
– Да, того. Так набили морду, что глаза заплыли. Ничего не видит. Но это еще что. У него двадцать три коровы, четырнадцать коз и одного козла увели лилипуты.... И откуда они взялись на наши бедные Дубки?
– Да, у одного горе, а у другого – счастье. Вон весь дом говорит, что Жора-Тампакс за неделю открыл три новых точки по продаже прокладок. Взял трех реализаторов. Может, у него мешок с долларами? – выбросив под лавку горсть семечковой шелухи, сказала Роза Айсберг.
– Кобель он, Жора. Если даже у него и мешок, все равно он доллары на проституток и водку потратит, семье – хрен в томате. Взял же в продавцы трех одиноких женщин, – со злостью выпалила Брынзовская. – И я слышала, что уже пристает к ним с намеками, лапает. Ручонки шаловливые у старого рыжего козла.
– Bce они кобели и козлы! – сделала вывод Невинная. – Недавно Полчеловека видела с девицей под два метра.
– Может, это телохранитель Барбаросова? – выдвинула версию дочь Сорока. – Сейчас модно, чтобы тебя охраняла женщина.
– Любовница она ему, хоть он ей и в пупок дышит, – сплюнув, заключила Клавдия.
Вечерело. В стороне, в пятидесяти шагах от лавочки с женщинами, местные мальчишки во главе с Эдиком разожгли огромный костер. Слышались их голоса.
– Что весь мешок будем печь?
– Весь! Чтоб всем хватило. Бесплатная же...
Эдуард, играясь, поднял полный мешок. Тряхнул. Из него дробно посыпалась картошка Тунгусовых.

Глава 16
К городскому базару, к лотку на бойком, людном месте, где стоял сам Жора-Тампакс, подъехала черная иномарка с тонированными стеклами. Медленно открылась дверца, блеснула крепкая лысина. Из машины вылез Валет.
– Привет, Жорик!
– Здоров, Валет, коль не шутишь!
– У меня к тебе дельце, - перешел на шепот рэкетир. – Я знаю, что произошло тем вечером, ночью.
– Именно тем, ядрена корень? – уточнил торговец.
– Да, именно тем. Так вот, я буду молчать, но мое молчание стоит полмешка. Слышишь, полмешка.
– Полмешка?
– Да! Я зайду к тебе вечером, к часам восьми.
– Заходи, ядрена корень, договоримся. У тебя же семь девочек.
Валет скривился, как от зубной боли. Он уже на протяжении двадцати лет мечтал о сыне, но жена все время рожала дочерей. Сейчас мать-героиня опять беременна. Может, будет наследник? Преемник дел отца. Это последняя надежда Валета. Его жена уже не молода.
* * * * *
Дверной звонок в квартире Жоры-Тампакса истошно завопил, мгновенье спустя, словно что-то проглотив, умолк.
«Незнакомец, – решил бывший прапорщик. – Близкие соседи, знают, как звонком пользоваться».
На пороге стоял Валет с футляром от контрабаса.
– Заходи. Я приготовил, что обещал. А зачем музыка? – поинтересовался Жора-Тампакс.
– Для конспирации. Я в детстве учился играть на этой дуре. И сейчас бывает играю, когда полнолуние... – разоткровенничался бандит.
Дома, насвистывая мелодию песни «Мани» группы «АББА», Валет открыл футляр контрабаса, достал из него мешок и позвал жену. Ей он доверял, как самому себе, а, может, даже больше. Потому что себе, как и остальным, он не доверял.
– Радуйся, мать! Теперь наши девочки и, надеюсь, мой будущий наследник обеспечены... – приобняв женщину за плечи, торжественно, с пафосом, сказал он и свободной рукой вывалил содержимое мешка в футляр.
– Тьфу-у! – сплюнула огорченно она. – Ты что, решил меня разыграть? Но это плоско. Солдатская шутка.
– Ничего не понимаю, – удивился Валет, глядя на горку упаковок с гигиеническими прокладками, тампаксами. Секунду спустя кровь мощной волной ударила ему в голову. Он побагровел и удавом прошипел: – Я из него, козла рыжего, решето сделаю!
Придя в себя, бандит положил в футляр контрабаса автомат Калашникова, пять полных обойм патронов и отправился к обманщику.
* * * * *
Жора-Тампакс и Валет, сидя на кухне бывшего прапорщика, допивали бутылку водки, закусывая вафлями «Артек», когда торговец предметами женской гигиены поведал историю о своем быстром коммерческом взлете.
– Я сидел с Миколой-пастухом в «Селедке», как мы сейчас с тобой, – начал Жора-Тампакс. – Пили, как мы сейчас с тобой, ядрена корень. Отмечали рождение моей внучки. Решили перекинуться в картишки. Сначала играли по мелочи, но когда Крендель проиграл мне три ящика водки, то поставил против них трёх коз из стада. Играли. Играли до поздней ночи. Пастух проиграл мне двенадцать коров и семь коз. Хоть он и настоящий мужик, но заплакал.
– Я слышал, что на него сделали налет какие-то лилипуты, – вставил Валет.
– Это все сказки. Я ему рассказал про них, про Тунгусовых и он попросил, чтобы я ему, ядрена корень, наколбасил дыню. Он потом в Мыкозе всем рассказывал, что на него напало с десяток лилипутов. Наколбасили несчастного и угнали часть стада.
– Да, и скотину спустил, и по портрету схлопотал. А ты, куда свое стадо дел?
– Оптом продал одному коммерсанту. Вот от этого я и пошел в гору.
– Да! А я думал, что у тебя мешок «капусты». Что тебе, Жорик, той картофельной ночью подфартило.
– А я думал, что доллары у Тунгусовых. Но недавно услышал про какое-то дерево. О нем в доме говорят. Будто на дереве вместо листьев – баксы.
– Это не лажа. Я сам видел этот папоротник. Он теперь у Поцелуева дома. Но у него вместо баксов, хоть он и трясется над папоротником, хоть и удобряет его куриным пометом, лошадиными «яблоками», коровьими лепешками и прочим дерьмом, растут монгольские тугрики. Уже мешок тугриков. И капитан не знает, что с ними делать. Дуськин советует ему съездить в Монголию за кожей.
После третьей и последней бутылки водки Жора-Тампакс подарил Валету еще восемь упаковок предметов женской гигиены с «крылышками» и они, мирно, по-брежневски облобызавшись, расстались.
Говорят, потом всю ночь соседи бандита слушали заунывное, однообразное, как мелодия кочевника, скрежетание – Валет играл на контрабасе, но в стены и по батареям не стучали – боялись гнева «короля» Дубков.