Всегда шестнадцать

Раз, раз два, как слышно меня, как слышно? Василий Петрович лёг спать, как поняли меня, как поняли? Конец связи!
Василий Петрович крепко спал, ничто не предвещало катастрофы. Грянул гром! Гулкие раскаты перекатились камнепадом с огромной горы. Когда последний камень грома упал, Василий Петрович не спал. Его взгляд упал на



Обои лопнули на трещине, как одеяние на мускулистом теле Геркулеса, обнажая её извилины, зияющие бесконечной глубиной. Василий вглядывался вглубь трещины, когда большая Луна, от горизонта и до горизонта осветила своим серебряным светом его комнату.

Три, четыре
В резком свете Луны, трещина казалась поделенной пополам на черный и ослепительно белый. Василий Петрович окинул взглядом черный тротуар и и белый дом. Здесь была его работа. Василий не сильно тревожился о возникшей трещине, он знал что делать. После работы он решил заехать в строительный, и купить там алебастр. Дома же валялось три или четыре старых рулонов обоев от прошлого ремонта. Правильно что не выкинул, сказал себе Василий Петрович. Он зашёл под козырек белого дома и открыл дверь, как слышите меня, как слышите? Объект зашёл в белый дом.
Вас понял, конец связи!
Белый дом был научно-исследовательским институтом. А Василий Петрович — доктором наук прикладной физики и математики.



Пять, шесть
Выйдя на своем этаже, он повстречал коллегу по работе, Сергея Анатольевича.
Здорово, Серёг, как сам!
Привет, Петрович, что-то вид у тебя сегодня не такой, озабоченный словно.
Да, нормально всё... Погода, кстати, хорошая, теплая! И поспал хорошо!
Как твоя работа поживает? Делаешь потихоньку? Скоро сдавать.
Работа хорошо, ответил Василий Петрович. Пончиков бы ещё отведать, сахар улучшает работу мозга.
Ну бывай! Ещё встретимся, Петрович, а я вот, устал, сплю по пять-шесть часов, не больше Жду не дождусь отпуска!
Конечно, Серёг!
Он прошёл вперёд, пропустил две двери, и вошёл в свой кабинет на правой стороне, конец связи!
Посмотрев свои наработки, Василий Петрович с сожалением сказал вслух: И кому это нужно? Сев в кресло, он включил компьютер и начал печатать.

Семь, восемь
И вот мы есть, и мы есть люди, и знаем мы, что хорошо, а что плохо, знаем мы как правильно днесь, и как неверному уподобиться, и чешем мы правой ногой правое ухо, ибо знаем, что левой рукой правое ухо чешут только идиоты! И вот вгоняют нам нож пакостей и слов убийственных под ребро, и гордо мы идем, не хотя смотреть на кровавые следы позади себя, и спрашивают нас, плохо ли нам? Мы знаем, что такое плохо, и что такое хорошо! И отвечаем мы! Хорошо нам! Не больно! И своею же рукой, вгоняем чужой кинжал под самое сердце, и смеёмся, дабы не рыдать, и слезы те - слезы радости, но не боли, мы знаем самих себя, мы знаем, что ЛУЧШЕ!
И глядим мы на сонмы мертвецов и иже умирающих с ними, и чувствуем мы боль безмолвную и крик бессловесный, но знаем мы, то не смерть, люди живы всегда, пока не мертвы, ибо кто мертв - не жив, и кто жив - не мертвец! И готовы мы бороться за жизнь, и готовы даже на смерть, дабы жить вечно!
И вот мы есть, и есть мы люди, и знаем мы, что хорошо, а что плохо, знаем мы как правильно днесь, и как неверному уподобиться, и чешем мы правой ногой правое ухо, ибо знаем, что левой рукой правое ухо чешут только идиоты!
Василий Петрович читал это вновь и вновь, правил текст уже седьмой раз подряд. Вот, что нужно — говорил он себе, вот, в чем Истина Великая, говорил он себе!
С работой он засиделся допоздна, и ушёл без восьми восемь домой.

Девять, десять.
Придя домой, он не стал особо морочиться, сварил себе пельменей и положил сметаны доверху, представляешь? Он даже не знает, что МЫ это знаем. Даже не догадывается, ест как ни в чём не бывало! Покончив с едой, ближе к девяти, он начал заниматься трещиной, мозолившей его глаза. Василий Петрович содрал старую часть обоев, раскатал новый рулон. Выглядит, как вафельная трубочка, только без крема, подумал Василий! А крем тоже есть, усмехнувшись, он посмотрел на пачку алебастра. Как я давно их не ел! Так и подмывает сделать себе вафельную трубочку из подручных материалов, да только скушать нельзя.
Посмотрев на трещину, которая была словно отражением молнии на небесного цвета обоях, разведя алебастр, он стал вмазывать его в полости стены. Да, отметил про себя Василий. Трещины — глубочайшие. Я физик, я знаю, что это значит, но чем я могу помочь себе. Только надежда... что всё обойдется само собой, что она не станет больше. Закончив работу, он поклеил новый рулон, и лёг спать. На часах было ровно 10 вечера.

Одиннадцать, двенадцать
Дикий треск разбудил Василия Петровича вновь. Он посмотрел на часы... Было пол-одиннадцатого. Сверху на не го посыпалось что-то вроде песка с камушками. Вот как истекает моё время здесь, песчинка за песчинкой камушек за камушком. Он отряхнул голову от крошек бетона и алебастра — Да знаю я что я делаю, вскрикнул от злости Василий. Он нас засёк, скрываться бесполезно, как слышно, приём? Василий поглядел на трещину со страхом. Та стала гораздо больше, и гораздо чернее. Василий Петрович поглядел на неё и всунул туда палец. От трещины несло холодом, и слышалось невнятное бормотание. Он заглянул туда одним глазом, и мог поклясться, что увидел сполохи неяркого света.
На часах уже давно отстучало двенадцать, но Василий смотрел на трещину, оцепенев. Время не текло для него больше. У всех лилось, а ему прикрыли.
Не зная что делать он качался на кровати туда сюда, трещина тревожила его, он знал, что она значит. Он... ПОНИМАЛ это. Ничего не придумав лучше, он достал свой портрет в полный рост, на котором он улыбался, и повесил на стену, прикрывая ею трещину. Портрет сделал его знакомый художник. И он был прекрасным на нём. Да, сказал Василий Петрович в пустоту. Я счастлив, я улыбаюсь, у меня все хорошо, вы слышали, эй, вы там????



Тринадцать, четырнадцать
Василий Петрович больше не спал, на часах было то ли тринадцать, то ли четырнадцать часов ночи. Он чувствовал, что дом ходит, словно дышит, стекла слегка позванивают, двери поминутно то открываются, то закрываются. На работу он пошёл, как на убой, целый день он весело улыбался сотрудникам, рассказывал анекдоты. Правда, очень смешные анекдоты, поверьте мне, я никому не врал все смеялись! К концу рабочего дня к нему пришёл Сергей Анатольевич.
-Скажи мне, Петрович, что у тебя случилось? Что-то серьезное? Я не верю, что ты счастлив, ты выглядишь помятым, не выспавшимся, может стоит проводить тебя домой?
Знаешь, у тебя никогда такого не было? Ты живешь на пятом этаже и смотришь в одно окно, и видишь, что ты на пятом этаже. Подходишь к другому окну, и видишь, что ты на первом. Люди так близко... можно дотянуться рукой...
Ты физик, ты знаешь, что так не бывает, мы живем в трехмерном пространстве.
Я скажу честно, как есть мы ходим у врат Ада! Я особенно... близко... понимаешь?
Ты устал, тебе нужен отдых Сходи к начальству, скажи им правду, я тебе помогу все закончить, сходи к терапевту, пусть выпишет тебе что-то, и даст билютень.
Я всё сделаю, но знай — это всё — не спроста. Кто-то взялся за меня, понимаешь? Случай с окном это намёк, но на что.... Всяким событиям следуют предвестники, ты знаешь это, маятник, качающийся влево говорит о том, что скоро он качнется вправо, маятник, качнувшийся вправо говорит о том, что он качнется влево.

Пятнадцать, шестнадцать
Они разошлись. Василий Петрович пошел в туалет. Выходя, он поднял голову наверх, и оглянулся по сторонам, а потом подложил туалетную бумагу, на которой что-то написал авторучкой, под первую кабинку, ты думаешь, тебе это поможет?
-Я знаю, что ТЫ смотришь, что я делаю, ТЫ чтец моей жизни, ТЕБЕ и правда так хочется смотреть, что у меня происходит? Я живой, я жив, я существую, за что мне это? Какой-то идиот написал историю моей жизни, а такие как ТЫ читают, зачем???

Василий Петрович шёл домой в смятении. - А в каком состоянии мне быть? Объясни мне! Он вошел в подъезд, и стал считать свои шаги, пока ждал лифт. Раз, два, три, четыре, пять... Сесть, семь, восемь, девять, десять... Один над цатью, две над цатью, три над цатью, .... Четыре над цатью, пять над цатью...... шестнадцать, шестнадцать, шестнадцать, шестнадцать.... Времени нет, теперь будет вечное шестнадцать, каждый шаг, длинной в шестнадцать, каждый день всегда шестнадцать... Каждый час — шестнадцать тоже.
Он вошёл в квартиру. Картина отвалилась со стены. На ней же зияла рана, распоровшая стену от верха и донизу, шириной в руку. У меня нет и минуты, понимаешь? Это конец. Конец моего дома, мой конец... Нет, не те концы... Это я так пытаюсь шутить... Внезапно шкаф поехал вправо и завалился, кровать со скрипом проползла пол комнаты, и уперлась в дверь. Половые доски начали вспучиваться бугром, Василий Петрович потерял равновесие, и прижался к стене. Доски начали трещать и ломаться одна за другой с диким грохотом, как прутики. Трещина становилась шире и шире, прошла секунда, другая, Василий Петрович судорожно вздохнул, когда потолок стал обрушиваться в комнату, сначала дальний угол, а теперь все ближе и ближе к нему! Спасения нет! Василий сделал шаг назад, оступился, и провалился в зияющую черноту.

Шестнадцать
Василий Петрович сидел в кромешной тьме, он не знал, где он есть, и как попасть обратно, дома нет, вернуться некуда.
Вот, теперь я один. Я наедине с самим собой. И с тобой... Я жив, но там меня нет. Я жив, но мертв для всех.... Я знаю... ты слышишь меня... Помоги мне найти себя.... для... всех... Ты можешь помочь, вы все можете помочь!

Шестнадцать
Раз два три четыре пять,
Я вернул бы время вспять,
шесть семь восемь девять десять,
Хочешь плачь, а хочешь смейся,

Одиннадцать, двенадцать
Куда ж теперь деваться,
Тринадцать и четырнадцать,
Пятнадцать и шестнадцать.

Шестнадцать, шестнадцать,
Шестнадцать, шестнадцать.