Автор: Богдан_Н

Вспомнил Жучку (погоняло дал от, похожей по звучанию, фамилии), с которой был полтора раза более полутора лет назад. Сделал ей несколько телефонных звонков. Она вежливо, мягко отказалась придти ко мне на огонёк. Мол, «диванная болезнь». В последнем телефонном разговоре проболталась: «…В четыре часа утра приехала из города С. Была у меня экскурсия. Не выспалась и пошла на работу…». Понял, что она снова связалась с женатым дальнобойщиком. С ним она начала путаться ещё лет десять назад. Ну, да и чёрт с ней. Она родилась сукой. Расчётливой, беспринципной сукой. У неё у самой недавно было огромное горе, а она снова лезет в чужую семью, делает больно жене и детям водилы… Одним словом – тварь!
Вспомнил Блудницкого потроха. Её вижу редко, хоть и рядом живём. Она иногда мелькает за окнами в разных нарядах, прикидах (У неё умерла старшая сестра и все её вещи родственники отдали бывшей доярке), словно демонстрирует секондхендовскую моду перед соседями. Недавно с ней столкнулся в общем дворе.
- Ну, как, (Блудницкий потрох), эротические сны сняться? – спросил.
- Да, сняться, - улыбнулась она, показав несколько длинных жёлто-чёрных резцов. Баба Яга в натуре.
- Когда я тебе палочку поставлю (то есть нахлобучу)?
- Некогда. Вот сегодня иду в ночь на работу… Ты с (Крошкой шоколадной) встречаешься?
- А какая тебе разница? – на вопрос ответил вопросом.
Может, Блудницкий потрох знает, что я с её дочерью Нелюдимой как-то коньячок пил? На себя она кладёт толстый и длинный. Главное, чтоб дочери было хорошо. Чтоб со мною рядом не было других женщин. Только её дочь – фефочка Нелюдимая.
Нелюдимой тоже сделал несколько звонков. Предлагал вечером распить бутылочку шампанского и послушать музыку. Она вежливо, но твёрдо отказалась…
Да, уж. Уже два с половиной месяца никого не нахлобучивал. Очень хочется кому-нибудь засадить «дурака под кожу»…


ЗАПИСЬ – 124 (ноябрь, 11 г.)
Мама, лёжа на диване в своей комнате, смотрела телесериал, я делал очередную запись в дневнике, когда она раскатисто, с бульканьем и кваканьем испортила воздух. Бросил писанину, поднялся, вышел из своей комнаты и зашёл в мамину.
- Ну-у-у, ты даёшь, шельма толстозадая! («шельма толстозадая» - обычно, говорю легко, мягко, по-доброму…).
- Хи-хи-хи! – тонко захихикала бабУшка. Привстала, спустила ноги на пол. Я присел рядом. - Мясника Мкртыча и его семейку напугаешь…
- Хи-хи-хи! Тебе ли говорить? – начала наступать на меня мама, - Пообедаешь, поужинаешь, сядешь в кресло в моей комнате и начинаешь дёргать…
- Мне можно. У меня ландышем серебристым пахнет. Божественный запах…аромат… Вот ты, мама, когда-то была юной, свежей, стройной и красивой девушкой. У тебя ухажёров было немерено. Сама говорила. Стаей за тобой бегали…Но, увы, прошло время, более полувека и ты стала старой, толстой пердуньей…
Думал, что она обидеться. Она же смущённо захихикала.
После сериала, что заканчивается в 22.30, я ложусь на свой диван, мама садится рядом и минут пятнадцать-двадцать чухает (чешет) мне спину и голову. Из приёмника тихо льётся попса и шансон. Я жмурю от удовольствия глаза, причмокиваю губами, похрюкиваю…
- Надо тебе, поросёнок, найти себе женщину, чтоб она тебя чухала… Музыка по радио грустная. Тоску нагоняет…
- Ты, мама, тоскующая пердунья. Нет. Печальная пердунья. Мы с тобой - печальные пердуны…
- Да. Раньше в этой квартире жили алкаши, а теперь печальные пердуны…- поддакнула мама.
- Но печальные пердуны лучше, алкашей, блудниц и дегенератов…
- Лучше… (Страшилка) должна нам сумки с едой приносить…
- Да, соседка, когда собирает дань (Страшилка работает в санэпидемстанции), каждую вторую продуктовую взятку должна приносить нам. Низко кланяться, горячо целовать нас в задницы и тихо, ласково, с придыханием говорить: «Какой счастливый день! Какое счастье, что вы наши соседи!!!»… И-и-и Мясник Мкртыч, после забоя каждого кабанчика, должен приносить большой кусок вырезки и, тоже, изображать большую радость, огромное счастье, негаданно свалившееся на него и его семейку в виде нас – печальных пердунов…

ЗАПИСЬ – 125 (ноябрь, 11 г.)
Пять дней назад ездил на тусовку при литературной газете города. Раньше приезжал одним из первых. В этот же раз появился, когда уже все члены клуба чинно сидели за большим и длинным столом. Зайдя в помещение, поймал, обращённых на мою персону, два десятка внимательных глаз. Торжественные и серьёзные физиономии тусовщиков у меня вызвали улыбку. А, да, опоздал умышленно.
Председатель литературного клуба Шапокляк (та самая, которая постоянно кормит меня обещаниями опубликовать подборку стихов в литературной газете города и систематически находит всяческие мутные, скользкие отмазки, чтоб этого не делать), когда я снимал куртку и кепку, слащавым, фальшивым голоском мурлыкала мне всяческую чушь и хрень.
- Сева, скоро Новый год. Литературный конкурс. Ты знаешь, что, где и почём можно купить. Ты сильный. Может, мы тебе дадим деньги, и ты всё купишь и привезёшь?
- Есть, (Шапокляк), мужчины помоложе и пошустрее. Вон (Курочкин) или (Пончик)…Я, что самый молодой?
Студийцы читали стихи.
Мартовская кошка прочитала эротическую поэму. Так она определила жанр. Женщинка обыграла фразу из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Она хотела предать обычной, пардон, траханине между случайными половыми партнёрами, некий мистический, роковой смысл. В поэме деловая, замужняя женщина и мужчина по имени Роман – оба непервой свежести – познакомились ни то в автобусе, ни то в троллейбусе, ни то в трамвае… Отправились к ней (муж был в командировке) и долго совокуплялись. В промежутках между половыми актами парочка опустошала холодильник. Героиня несколько раз «слетала в космос», то есть испытала верх блаженства. Герой поэмы Роман несколько раз нахлобучил озабоченную тётку, у которой или скоро начнётся, или уже начался климакс, опустошил большой холодильник, возможно, «наградил» искательницу половых приключений какой-нибудь венерической болячкой, инфекцией и скрылся в неизвестном направлении, перед самым появлением мужа. Мужа – плешивого тюфяка, подкаблучника, неудачника и, увы, рогоносца…
- Если убрать «Булгакова» из поэмы, то в итоге ничего не останется. Пустота. Выстрела не было. Так. Пшик, - высказал своё мнение я.
Начались творческие споры.
Шапокляк, сложив, словно в молитве, ладони, с пафосом произнесла: - По-моему, в поэме произошло ч-у-у-удо! Да, ч-у-у-удо!
Вечером, вспомнив слова Шапокляк о чуде (о поэме Мартовской кошки), подумал: «Какое чудо? Еханый мамай. Обычная траханина. По-моему, мухи, совокупляющиеся на лету – это, пусть не чудо, но, во всяком случае, более забавное зрелище… Клоуны увидели чудо… Кто болен? Я или они?..».
В конце литпосиделок прочитал, на мой взгляд, жёсткое и правдивое стихотворение.
На меня почти все набросились.
- А-а-а, что ты им хотел сказать? – поинтересовалась Шапокляк, прищурив глазки.
Содержание белого, то есть без рифмы, но с ритмом, стиха: Маленький мальчик – русский кореец – поехал на каникулы к дедушке и бабушке – корейцам. В начале лета дедушка, чтоб развлечь внука взял мальчику щенка. Корейчонок всё лето играл с собачкой. Они стали большими друзьями… Перед отъездом внука, бабушка приготовила корейское блюдо с собачатиной из подросшего щенка… Мальчик ел блюдо из своего бывшего дружка и нахваливал…
«…Что я желал сказать этим стихом? Многое. В том числе и то, что ты, Шапокляк, три года водила меня за нос. Что ты, Шапокляк, мелкий, злобный и подлый зверёк. Ты же узнала себя в этом мальчике-корейце, похотливая, неряшливая и фальшивая старая сука?..» - подумал.
Мартовская кошка же возмутилась. Бурно жестикулируя руками, обратилась за поддержкой к поэтессе Бобо: - Это патология! Он (это про меня) болен!!!
- Нет, - сухо ответила поэтесса пенсионного возраста Бобо.
Я привстал, чтоб размять ноги. Мартовская кошка тоже поднялась со стула, раздвинув в стороны руки, двинулась навстречу, чтоб меня приобнять. Прошёл мимо неё, с холодком заметил: - С замужними женщинами не обнимаюсь…
- Ну-у-у, и не надо! – с обидой, капризным голоском бросила она.
Хотя, надо признаться, все три года, что посещал поэтическую студию, я, при всяком удобном случае (особенно, когда выпивал), обнимал и целовал в щёчки Мартовскую кошку. Делал это искренне - она мне нравилась, меня тянуло к этой женщинке. На многое в её поведение закрывал глаза. Сейчас же на ней поставил чёрный жирный крест. Как бы ни был пьяным, обниматься уже не полезу. Подчёркнутая вежливость и никакого панибратства, никакого флирта и кокетства. Буду приходить на литстудию позже остальных, и уходить раньше всех. Я стал для многих из них чужим. Я сам хочу быть им чужим… После литстудии, ночью, когда уже готовился ложиться спать, мне позвонил поэт Пончик (заплывший жиром коротышка тридцати лет). Раньше он меня никогда не беспокоил. Пончик начал издалека: - Как ты? Ты там не удаляйся от нас… Мы после твоего ухода, ещё целый час обсуждали твоё стихотворение. Оно похоже на то скандальное стихотворение, что ты прочитал год назад, перед Новым годом… Ты там не обижайся…
- Никто не обижается. Всё нормально. До встречи… - ответил и отключил телефон.