|
Nomena
|
#1 | Вторник, 15.07.2014, 17:00
|
Автор темы
Здрасте, это я
Поступившие в отделение
Юзер-бар +
Арт-Журнал №4
Этот рассказ был написан мною, находясь в своем собственном потоке, от начала и до конца, 15 часов без
перерыва. Я реально испытала все происходящее, и только успевала
записывать, не правя текст. Начав, я не знала, каким будет конец. Я
пережила отторжение Жажды, была в той Пустоте, и у меня родился тот
ребенок, и я видела его игру с миром... И я спрашивала его, и записывала
его ответы...
1.
Жажду невозможно утолить, от жажды можно только с усилием оторваться. Но само приложение этого усилия
требует наличия в уме еще одного намерения, помимо утоления жажды. Это
почти невозможно, настолько жажда концентрирует ум на себе. Второе
намерение, и только оно, может возникнуть исключительно от страдания,
которое жажда причиняет своей концентрацией. Страдание сопутствует жажде
почти с самого начала, но, вместе с нею, постепенно увеличивает свою
силу. И когда оно, наконец, дорастает до возможности сформировать
собственное, отличное от жажды, намерение - оно, по законам этого мира,
немедленно оборачивается против своих родителей, желая уничтожить их.
Уничтожить и жажду, и страдание, обрести независимость. Но что есть это
намерение, кроме разрушения? Что в нем есть самом, кроме действия, какое
сущее начало? Что оно утвердит собою, когда человек оторвется от жажды,
и прекратит страдать? Пустоту.
2.
В Пустоте нет ни сущностного содержания, ни действия. В ней есть только она сама, да и её
самой нет). Нет времени и нет пространства, она не ограничена ничем. В
ней не может возникнуть никакое намерение, оно может только прийти в нее
извне. Но если у Пустоты нет границ - нет и никакого "извне". Она
повсюду, и нигде, всегда и никогда.
Как в Пустоте может зародиться что-либо?
3.
Но стоп-стоп, у нас еще есть шанс!)))
Ум, оставшийся в Пустоте... Разрушено то, что ранее считалось его жизнью -
осознание наполненности порождениями жажды, наполненности страданием и
неудовлетворенностью. Но он и не мертв - потому что как нет жизни, так и
смерти, как ее антитезы, в Пустоте нет. Ум НЕ МОЖЕТ прекратить в
Пустоте свое существование.
Ум отличен от Пустоты, хоть и наполнен только ею. Мы можем доказать это тем, что, слава Декарту, по
своему определению, он осознает её и себя. Процесс осознания - вот
первое, что возникает. А где этот процесс, там и разделение одного на
два, там и напряжение между ними, там и их соитие и порождение третьего.
На этом Пустота, определяемая только своим качеством "не иметь" - не иметь
никакого сущностного содержания, действия, границ - собственно, и
заканчивается. Очень эфемерное состояние, подобное коллапсу и Большому
взрыву одновременно.
Безусловно, она продолжает свое существование, но Ум как-то ее слишком быстро убрал из расчетов...) Либо
Ум, либо Пустота, что уж тут поделаешь...
4.
Мог ли Ум изменить себя, находясь в Пустоте? Так рассуждаем мы, уже постфактум,
как будто пишем Ей эпитафию... Тот, кому принадлежит сей злонамеренный
Ум, вполне мог дать ему команду ...не самоуничтожиться, разумеется. Но
познав Её, отразить в себе, уподобиться Ей, сменить свои качества на Её
свойства - и таким образом, ее сохранить.
...Мог. Но не стал. И покончим с этим. Достаточно того, что на короткое мгновение, гораздо
меньшее того, которого хватило на описание - он пребывал в ней. И что
теперь он знает, какова Она.
...Возможно, когда-нибудь он пожелает сходить к Ней в гости, или вовсе стать Ею. Ум полагает, что
теперь он всегда сможет сделать это) Может быть, он излишне самонадеян.
Радует только, что Пустота не может на него обидеться - за то, что он,
познав Её, столь быстро оставил))).
5.
Но что же наш Ум?..
Он остался один, и даже без Пустоты)... Себя-то он осознавал, но ему же
этого всегда было мало (неужто жажда возникает сразу, как исчезает
Пустота?). Несколько беспомощно оглядевшись, он заметил что-то маленькое
и на вид совершенно бессмысленное. Ум напряг основную функцию, и вдруг
понял, что это - его собственное дитя, порождение его познания Пустоты.
Вот это да! Что же с ним делать? Его же теперь растить, воспитывать
надо. А как?
Ум прикоснулся к малышу... В отличии от своего беспокойного родителя, ребенок был совершенно лишен жажды набрасываться
на все подряд, и пожирая, умножать печали. И он был надеждой - потому
что весь светился Любовью - а только она и порождает Жизнь. Глядя на
него, Ум неожиданно просветлел и наполнился верой в реальность
достижения чего-то самого главного, самого совершенного и прекрасного,
до чего он ранее едва мог дотягиваться в самых авантюрных своих
путешествиях.
Но и от отца ребенок кое-что воспринял. Ум сразу обнаружил в нем знакомую жажду познания. Правда, устроена она была
совершенно иначе. Уму показалось, что ребенок уже знает всё, что можно
познать. И потому, стоило ребенку только соприкоснуться с каким-либо
объектом, как понимание его сути проявлялось в нем, словно
по-волшебству. Ребенок просто наблюдал и вспоминал. Но наблюдал очень
старательно и с огромным интересом.
И был этот ребенок совершенно спокоен. "Вот что еще унаследовал он от Пустоты!" - догадался Ум. Ничто
не тревожило его, никакие страхи и страстные желания не мешали его
плавному скольжению с объекта на объект. Никаких приговоров не выносил
он сущему, не строил себе клеток и конструкций из "да" и "нет", принимая
всё так, словно в мозаике из мельчайших деталей бытия видел цельную и
безусловно прекрасную картину.
6.
"Но сможет ли он творить?" - забеспокоился Ум. "Я всегда считал, что способность творить возникает
из желания самопознания, самореализации и самосовершенствования. Есть ли
в нем эти качества? Или он считает, что всё уже есть в этом мире, и ему
достаточно для манифестации себя лишь существовать в нем и созерцать?"
Ум внимательнее вгляделся в малыша. Тот явно делал что-то такое, о чем Уму
было ранее крайне мало известно. Ребенок будто бы играл с возникающими в
нем смыслами, стараясь каждый из них наполнить своей любовью, тем
изменяя их. Это было великое искусство - подарить любовь каждому так,
чтобы дар был принят. Без насилия и малейшего принуждения над собой и
смыслом, безо всякого обмана и самообмана. Но с полной открытостью,
бесконечным терпением, и главное, видя в каждом - да-да, в каждом -
возможность для принятия любви.
Некоторые из смыслов, вроде, и так были полны любви. Они принимали дар легко, и в ответ сияли малышу
еще большей красотой. Некоторые поддавались с большим трудом, страшась
изменений даже к лучшему. Некоторые были настолько уже закостенелы и
ветхи, что не могли принять любовь вовсе.
...А были и такие, которые будто ждали этой любви тысячи лет, отвергаемые и осуждаемые,
запертые в глубинах бытия безо всякой надежды. Но именно они были среди
смыслов живее всех живых, и именно они жаждали любви больше, чем
кто-либо в мире.
7.
На этом месте, надо сказать, Ум не на шутку испугался за своего ребенка. "Я знаю этих тварей" - подумал он, -
"Они сожрут все, что им не дай, и закусят подающим! Они никогда, никогда
не изменят свою суть. Они способны лишь брать, они готовы только
подчинять, они могут лишь омрачать, извращать и рассоздавать все, что к
ним прикасается, и никогда не насытятся!"
И действительно, жажда их была велика, и сложно пришлось ребенку. Сложно и тяжело. Ум заметался
в попытках объяснить, придумать что-нибудь, чтобы остановить это
ненужное самопожертвование, нелепое расходование великой силы. Он
плакал, видя, как стойко стоит его ребенок, и безмерно страшился, что
скоро увидит его бесславный конец.
Одно время казалось, что никакой любви не хватит, чтобы произвести хоть маленькое изменение в
этих смыслах, что они черны настолько, насколько вообще могут быть черны
краски в картине мира. Но вот удивительный факт - ни один из них не
покусился на маленького ребенка, стоящего перед ними безо всякой защиты.
Ни один не пожелал сожрать его, отдающего.
И постепенно Ум успокоился, и только успокоившись, увидел, что, хоть черное и не стало
белым, но оставаясь черным - изменило самый смысл черного цвета.
8.
Освященный любовью, черный засиял, точно кристалл - потрясающей, непроглядной
чистоты. И в его сиянии стало ясно, что именно эта краска придает всей
картине мира неповторимую красоту и совершенство.
Да, черный может быть страшен и опасен. Но лишь для того, кто смотрит на него, как
на цвет, которым можно прикрыть свои грязные дела. Для того, кто
оправдывает его наличием грязь своей души. И особенно - для того, кто
хочет занять у него для себя черноты, да побольше...
Там, где краски мира в сознании человека вступают во взаимодействие с черным,
образуются грязные пятна. И постепенно они становятся все более черными.
Такова экспансия черного цвета - он универсальный поглотитель.
Так же, лишенные жизненности любого цвета, к черноте неизбежно стремятся
все оттенки серого - несмотря на попытки объявить себя самым истинным
белым. Белого вообще в картине мира мало, в том числе и по этой причине.
Белый - слишком суров для Жизни, и часто склонен лишь отражать другие цвета,
не привнося ничего своего. Самые лучшие проявления белого - сверкающие
вершины гор, манящие в высоту своей неземной чистотой. Эти вершины
обязательно должны быть, и люди должны уметь их видеть. И иногда -
очищая себя, подниматься к ним, и смотреть на мир с их высоты.
...И покуда человек на это способен, они не станут черными.
И если так же, ровно так же - находясь в чистоте и освящая свой Путь
любовью - человек посмотрит на черный цвет, его сознание увидит ту же
красоту и целесообразность, что щедро разлита во всей картине мира.
Всему дано свое место, и всему дано свое назначение. Нужно лишь уметь
увидеть, и уметь правильно понять. И не отвергать ничего, следуя
установленным кем-то границам.
9.
Потрясенный, Ум отступил. Видение, понимание мира, в которое он погрузился, наполнило его, и в то
же время опустошило, ибо все старые знания оказались лишь слепыми и
слабыми прикосновениями к тайнам мира.
"Значит ли это, что тот цвет, который я считал ранее то отсутствием других цветов, то грязью от
их смешения в невежественном разуме... Цвет, которым я более всего
опасался омрачиться - имеет самостоятельный смысл? Смысл, не менее
высокий, чем у всех остальных красок мира - но проявляющийся только
тогда, когда смотришь на него с такой же любовью и восхищением?"
"Каков же он, этот смысл? В чем сила его таинственной притягательности, его
дальней красоты, очерчивающей собою весь мир? Почему он может быть так
легко доступен помраченному разуму, но требует таких усилий и жертв от
ума чистого?... И почему такая Бездна разверста между итогами этих
соприкосновений?"
Почувствовав свое бессилие, Ум вновь обратился к ребенку. Тот даже не был уставшим от своей невиданной игры. Любовь, как
Сила, не иссякает, когда ее отдаешь, но только усиливается - если не
желаешь ничего получать взамен. Малыш умел любить совершенно, как редко
умеют любить люди...
10.
"В чем смысл черного цвета в мире?" - спросил настойчивый Ум.
Ребенок, улыбнувшись, ответил: "Его отличие от остальных цветов в том, что он,
единственный, самодостаточен. Другим цветам требуется сочетание друг с
другом, чтобы создать картину, черному это не нужно. В нем есть все
смыслы, какие ты знаешь, и даже те, о которых не догадываешься. Все они
находятся в его глубинах, и поэтому он сам может быть картиной. И эта
картина интуитивно завораживает и притягивает именно своим инаковым
устройством по отношению к остальному миру."
"Почему же он так жаждет поглощать, если он уже все содержит?" - удивленно вопросил Ум.
"Потому что, когда ты смотришь на черный со стороны, ты не видишь ничего. Его
нельзя созерцать. Смыслы черного скрыты его покровом. Поэтому многие
считают, что он лишь Тень мира, не-сущий. Дело в том, что увидеть его
смыслы можно только изнутри него, двигаясь вглубь. А оттуда еще никто не
возвращался, чтобы рассказать.
Как и весь мир, черный познает себя, отражаясь в сознании людей, и творит себя через их души.
Поэтому ему необходимо взаимодействие. И он выбрал самый надежный вариант -
экспансия и поглощение всего, что способно соединиться с ним.
Многие боятся, что черный так поглотил бы весь мир, если бы не останавливающий
и запирающий его спасительный свет. Но это не так. То, что черный
поглощает, способно увеличить его в ширь, то есть придавать ему силу, но
не способно увеличивать его глубину, то есть обеспечивать требуемое
качество развития. Черный достаточно мудр... И он бережно относится к
тем людям, которые способны дать ему именно это.
Эти люди должны жить и развиваться в мире, и видеть все его краски. Они должны быть
достаточно духовно развиты, чтобы суметь дать развитие и черному
цвету... И они должны, пребывая в мире, научиться дарить. Потому что
такое развитие черному невозможно добыть поглощением, но оно может быть
принято через их свободный выбор, как дар. Черный заботливо растит для
себя таких людей". ...Ребенок улыбнулся, и было нечто в его улыбке, от
чего Уму стало не по себе.
11.
"А что же сделал ты, подарив ему свою любовь? Накормил досыта, да так, что он вдруг открылся и засиял
всей своей нездешней красотой..?"
Ребенок помолчал... И вздохнув, ответил: "Ты знаешь... Любовь - это то, благодаря чему я
пришел в мир. Любовь - это то, что дает мне силы жить. Любовь - это то,
через что я проявляю себя. Любовь - это то, чем я творю мир. Освящение
мира Любовью - это то, ради чего я живу.
Ты, Ум, отец мой, живешь познанием. Разделяя мир на антитезы, ты анализируешь их, и таким
способом создаешь свою картину мира. Я ...мудрость, не разъединяю. Я
вижу весь мир сразу, во всей его красоте. Я Любовью соединяю себя с
каждой частью мира, так узнавая ее, и ее место в мире. И Любовью
скрепляю части в единое целое. Мир отражается во мне, и
совершенствуется, наполняясь этим прекрасным содержанием.
Я не могу не любить... Любовь умирает, если ее выборочно "отключать", или
перемешивать с ненавистью. Тогда на место Любви приходит ложь. Поэтому,
обращая свой взор к смыслам черного цвета, я был должен любить их так
же, как и остальные смыслы. Если бы я поступил иначе, моя ложь позволила
бы черному цвету поглотить меня.
Я смотрел на покров черного с Любовью, и покров становился прозрачным. Я соединил себя с черным цветом
Любовью, и он не поглотил меня. Я сиял его гранью, и все его смыслы
начали светиться для меня свои черным светом, преображаясь в
совершенствовании. Сила Любви бесконечна и равно действует на все
сущее."
12.
Ум надолго замолчал, пытаясь понять увиденное и услышанное. Он был достаточно опытен и силен. Его было почти невозможно
очаровать высокими словами. Он умел хорошо анализировать, легко отделяя
тезы от антитез. Напрягая все свои силы, он искал в словах ребенка
подвох или ложь, но ему не удавалось найти их. А как было бы хорошо
назвать его "ложной мудростью", или, похлеще, "мудрствованием
лукавым"... И успокоившись, отринуть и забыть. Снять с себя
ответственность. Отдать проклятое порождение черного ему же на забаву...
ВЕРНУТЬ ВСЕ, КАК БЫЛО. Сохранить себе право на первенство.
Но не получалось. Ум был честен с собой и с миром.
В отчаянии он силился понять, как можно любить смыслы черного, не
омрачаясь ими, не давая им оценок. ...Но только наполняя и преображая их
своей любовью. Эти бесполезные попытки понять убивали его, ведь он сам
был порождением отделения добра от зла. Он был весь раздерган
многотысячелетней борьбой, которой никогда не видел конца, хотя конец
был обещан... Но ведь не такой!!!
Где обещанная победа? Где мир, сияющий всеми своими красками, и, наконец, БЕЗ черного цвета, канувшего
от него в запредельные дали, сгинувшего в огненных озерах? Где
беспредельный свет Любви, заливающий очищенный от черного цвета
красочный (но ...несколько обедневший и поблекший, как теперь показалось
Уму) мир?
"...Значит, неправда, что черный цвет стал черным, отказавшись от Любви?" - наконец, мрачно спросил он у ребенка.
Ребенок вдруг заливисто засмеялся. "Но ты же сам видел - видел, как он реагировал на Любовь? Думаешь, он просто передумал?"
Ум улыбнулся. "О нет, этот вряд ли может так изменять свою природу..."
Но ребенок в этот момент также неожиданно посерьезнел, и даже стал чем-то
расстроен. Немного поборовшись с собой, он произнес: "Знаешь, отец... Я
думаю... И даже почти уверен... Что черный цвет приобрел свои теперешние
свойства, когда ты отделил его от Любви. Когда ты, познавший, запретил
Ей наполнять его..."
13.
"Я???" - в ужасе отступил Ум. - "Но я сам стал разделен, я наполнился жаждой и страданием, и все свое бытие я
пытался найти решение, как избавиться от этой напасти раз и навсегда. Я
объявил ему войну, объявив виновным в СВОЁМ решении, я назвал его
нечистым, я запретил его поминать, я нарисовал его смыслы страшнейшими
образами, чтобы и в мыслях не было подходить к нему близко!
И я решил задачу! Мне было бы достаточно одного светлого, красочного мира, в
котором вся моя жажда, наконец, была бы удовлетворена, и страдания бы
прекратились... Но черный никуда не уходил, он все более мучил меня
своим распространением, не давая мне достигнуть ничего из самого для
меня жаждаемого!
Я пытался убежать от него, срединным путем между аскезой и наслаждением, оторвав от себя с кровью свои желания - в
вечный покой... И мне почти удалось мое пробуждение. Но он всегда
догонял меня, и смеялся надо мной, доводя до безумия...
Я, наконец, стал подумывать, не создать ли мне искусственный, идеальный мир
машинного порядка, в котором ему уж точно места не будет... Хорошо, что
я не успел сделать это. В этом моем мире не было бы места и Любви - а
значит, он получил бы меня полностью...
В конце концов я настолько запутался в его сетях, что стал торговать воздухом, пытаясь
найти хоть минуту покоя и иллюзию смысла, забываясь в своих играх с
прогрессом и наслаждениях избыточного производства... Я
сконцентрировался на потреблении благ, забывая себя в самом ничтожном,
что мог придумать за все то время, и уже настолько тяготился собой, что
готов был отдаться ему сам... И лишь страх, что он уж точно не будет ко
мне милосерден, даруя легкую смерть, помогал мне цепляться за надежду,
что когда-нибудь этот кошмар кончится.
...Я устал от него, пойми. Я НЕ мог ничего подарить ему, особенно Любовь. Мне её едва на себя и
ближних хватало, чтобы продолжать жить и искать спасения..."
14.
Ум долго молчал, содрогаясь в воспоминаниях от пережитого. И продолжил:
"Но теперь... После того, что я увидел... Пожалуй, я признаю свою вину.
За все века нашего противостояния я только умудрился сделать его еще
более черным, чем он был изначально. А еще более - грязным, спихнув на
него все издержки своего развития. Я сам раскормил его до нынешних
масштабов.
Я... За период жестокой войны я создал умнейшие книги, и прекраснейшие произведения искусства, оплоты культуры, религии -
главной, высочайшей целью которых было помочь мне освободиться от
него... Я неистово любил свет, и молил его о помощи, даже порой совсем
отрицая мир, в котором так прочно угнездился и всегда подстерегал меня
черный.
Но, отражая себя в мире, со всеми своими богатствами и достижениями, я не только не приближал себя и его к спасению... Я сам,
будто в насмешку над собственными усилиями, устраивал все более жестокие
войны - сначала прикрываясь стремлением к тотальному воцарению света, а
потом... Потом уже ничем не прикрываясь, кроме безумного расчета
выиграть хоть несколько лет сытой жизни. Цена все менее заботила меня,
ведь Любви не хватало уже ни на что. Она почти исчезла, стала эфемерным
лозунгом... И я стал играть с черным только по его правилам.
Да, я сам сотворил все это.
И я бессилен понять, как можно иначе. Я боюсь стать предателем своих,
накопленных за все это время, ценностей... Я боюсь черного цвета, даже
сейчас... И особенно сейчас, когда он стал таким, каким ты его сделал. Я
НЕ ЗНАЮ его таким. Ты, любящий и милосердный - позволь мне уйти...
Займи мое место. И возможно, тебе удастся сотворить мир лучше, чем мне. Я
же ныне хочу только покоя..."
Ребенок грустно кивнул.
Первый день Творения....
|
Статус: нет меня
|
|
|
